Вдова живого мужа - Лариса Шкатула

Она подняла на него больные глаза.

— Конечно, ты же не думаешь, что я могу бросить тебя в такую минуту!

— Разрешите и мне помочь вам? — предложил Гапоненко.

Она устало кивнула и проговорила, не глядя на них:

— А теперь, извините, мне хотелось бы побыть одной…

Казалось, прежнее спокойствие и отрешенность стали стремительно покидать её, опустошая и надламывая легкую фигурку — она ослабела на глазах.

Мужчины поспешно поднялись, в коридоре быстро оделись. Она следовала за ними как бесплотная тень, тем не менее решительно захлопнувшая дверь и громыхнувшая засовами.

Уже спускаясь по лестнице, они услышали доносящийся из квартиры Крутько то ли крик, то ли вой. Гапоненко от неожиданности рванулся было назад, но Ян остановил его.

— Не надо, — сказал он тихо. — Так ей легче.

Казалось, ещё вчера Ян с Таней шли со свадьбы, а прошло уже целых три дня. Юноша снова и снова возвращался к этому дню, который вместил так много событий в его жизни!

Ушли они тогда раньше других. Несмотря на все его заверения, Таня переживала за мать и так летела вперед в своих неуклюжих валенках, точно на ней были коньки.

Таню мучила совесть. Как Наташа Ростова, впервые попавшая на бал, она увлеклась происходящим и совсем забыла о времени и больной матери. Глаза Яна были от неё так близко! Она слышала его дыхание, чувствовала через легкую ткань платья его горячие руки, поддерживающие её в танце — от этих непривычных ощущений у девушки кружилась голова.

— Не беги так, глупенькая! — смеясь удерживал её за руку Ян. — Раз профессор сказал "опасности нет", нужно ему верить.

Они уже договорились встретиться послезавтра; завтра Ян должен был сдавать какой-то ответственный экзамен, а Таня не хотела его отвлекать.

— Давай уж послезавтра, — улыбалась она его настойчивости и по-женски хитро, как ей казалось, думала: "Пускай немножко поскучает!"

Маму Тани они увидели полусидящей в подушках на той же кровати, но в комнате что-то неуловимо уже изменилось. Скорее всего, её просто осветила радость. Всего три часа, проведенные Александрой Павловной в обществе профессора, изменили её до неузнаваемости. Куда делась её мертвенно-бледная кожа? Сейчас лицо женщины казалось розоватым, украшенное красивым румянцем. Куда делась печаль из её больших глаз? Они искрились от смеха! А её жалобы на то, что Алексей Алексеевич просто-таки узурпатор; не позволяет ей вставать, когда она превосходно себя чувствует!

А профессор! Не слишком ли поспешно отдернул он свою руку от руки Александры Павловны, которую до того держал так непринужденно? И этот ускользающий в сторону, прямо-таки сияющий взгляд! Любви все возрасты покорны? Ян почувствовал удивление — таким старого профессора он ещё не видел!.. Да такой ли он старый? А если ещё и бороду сбреет!

На другой день Ян пришел в лабораторию, пошептался о чем-то с Головиным и попросил у него разрешения сказать Филатовой наедине несколько слов.

— Сдал экзамен? — бросилась ему навстречу Татьяна: хитрила-хитрила, а первая и не выдержала расставания всего-то на один день!

— Сдал. Получил "отлично", — Ян был сдержан и чувствовалось, что он подбирает слова. — Так получается, Танюша, что завтра мы с тобой не сможем встретиться. У Светланы — ты её не знаешь, она мне как сестра и самый близкий человек…

"А я? — хотелось закричать Татьяне. — Разве я не близкий тебе человек?!"

— Так вот, — продолжал он, — у Светланы убили мужа. Одно дело было звать тебя на свадьбу, на похороны я уж пойду один!.. С Головиным я договорился. Все равно, пока исследовательской работы нет: оборудование приобретается, ремонт ещё не закончен. Словом, пока он разрешил мне не приходить… Если получится, я забегу после похорон, но надежды на это мало.

Таня смотрела на него почти с ужасом: неужели он ничего не понимает? Иначе почему так спокоен? Его заботит только какая-то неведомая Светлана! Неужели вот так, в одночасье, рухнули и вдребезги разбились все её мечты и сокровенные желания?!

Если бы Ян прочел её мысли, то скорее всего, лишь посмеялся бы — чего только не придумает девчонка! Ну, не увидятся они дня два-три, так разве это трагедия?

Похороны Крутько неожиданно оказались такими многолюдными, что Ян вовсе сбился бы с ног, если бы не госпитальные сестры милосердия. Светлана сидела, ко всему безучастная, да и не полагалось ей ни в чем участвовать, а эти молодые и не очень женщины сновали по их маленькой квартирке, каждая занимаясь своим делом. Кто-то готовил поминальный обед, кто-то завешивал зеркала, кто-то обряжал покойника. Ставили столы, гремели на кухне посудой.

Эти шуршания, звяканья, стуки временами выводили Светлану из забытья. Тогда она обводила всех недоумевающим взглядом: к чему все это? Но это был закон, обряд, выказывающий уважение к умершему. А если к тому же он был хорошим товарищем, добрым и отзывчивым, умелым врачом, хирургом от Бога, то и хоронить его должны были по-людски…

Прибывавших военврачей и просто выздоравливающих военных принимал в свои руки сам Гапоненко. Военные настороженно посматривали на его гэпэушную форму, но выбирать не приходилось.

Похороны прошли по первому разряду.

Небольшой инцидент произошел на кладбище. Когда гроб опускали в могилу, вдова Крутько вдруг упала в обморок. Проворней всех оказался тот самый майор, что руководил всей церемонией. Он отнес её в грузовик, который привез гроб, и оставался с нею, пока все не закончилось…

Из родни Николая Ивановича на похоронах никого не было — почта просто не успела бы собрать их сюда из сибирского далека.

Посидели за столом, посожалели о хорошем человеке и, когда поминки закончились и к выходу потянулись поминавшие, возле Светланы опять остались Ян и Гапоненко. Из школы, в которой работала Светлана, на поминках побывала лишь Зоя с мужем. Остальные учителя, знавшие о её аресте и непонятно скором освобождении, решили, однако, что дыма без огня не бывает и от Крутько лучше держаться подальше. При нынешней безработице никто не хотел рисковать рабочим местом, и — чего там говорить! — привлекать к себе ненужное внимание властей. Тут уж не до высоких материй.

Зоя решила, что она уже свое отбоялась, в чем муж её вполне поддержал. Правда, жили молодожены Алексеевы далеко, вынуждены были уйти пораньше, чего, кажется, Светлана и не заметила.

Так и остались они втроем. Ян, уверенный, что его общество сейчас нужнее всего Светлане. Гапоненко, видимо, считавший так же. Поняв, что друг друга они не пересидят, мужчины решили выйти в коридор.

— Все-таки, вы для неё — чужой человек, — втолковывал Ян майору, — а в минуту несчастья глаз охотнее останавливается на знакомом.

— Да ты прямо-таки философ, — буркнул Дмитрий Ильич.

— Философ — не философ, но знаю наверняка; ей сейчас надо отдохнуть, а я сделаю так, что она будет спать до утра.