Man and Wife, или Муж и жена - Тони Парсонс

Я наблюдал, как мой сын с серьезным, сосредоточенным лицом, которое зарумянилось от свежего воздуха, старательно забирался наверх.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Мы — ты, отец, я — были нормальными.

Я вспомнил, как мы отмечали Рождество вместе с моими тетушками и дядюшками. Вспомнил наши поездки в Корнуолл, как мы жили там в кемпинге. Запах готовящегося обеда, пока отец мыл машину в маленьком переулке перед домом. Вспомнил, как мы отправились в Саутенд, но не на пирс или пляж, а на собачьи бега. И как я лежал на заднем сиденье автомобиля, а над головой проносились желтые огни фонарей шоссе Эссекса, когда мы возвращались от бабушки или после спектакля в лондонском Палладиуме, куда мы ездили раз в год. Я тогда говорил маме, что не могу уснуть, потому что совсем не устал. «Просто закрой глаза, — обычно отвечала она. — Просто закрой глаза, и пусть они отдохнут». Было что-то простое и хорошее в моем детстве, то, что моему сыну иметь было уже слишком поздно.

— Трудно отыскать более нормальную семью, чем была наша, — высказался я.

— Значит, мы стали нормальными, когда родился ты. А если бы ты не родился, то мы так и остались бы ошибкой природы.

— Не знаю. Знаю только, что тогда все было просто. А сейчас все слишком сложно. Пэт с Пегги не разговаривают друг с другом. Сид сердится на меня, потому что считает, будто я слишком балую Пэта. А я зол на Сид из-за ее отношения к приезду Пэта всего лишь на какую-то несчастную неделю.

— Почему Пэт и Пегги не разговаривают?

— Они повздорили. Он назвал куклу Люси дешевой проституткой. А ты ведь знаешь отношение Пегги к кукле Люси?

— Братья с сестрами ссорятся вес время. Я чуть не зарезала одного из моих братьев.

— Да, но они ведь не брат и сестра, так ведь? В этом все дело. Поэтому никогда ничего не будет нормально. Если все распадется, что тогда будет? Мы никогда больше друг друга не увидим. Это ты называешь нормальным? Да брось, мам. Даже ты не можешь быть мыслящей настолько широко.

Мы наблюдали, как Пэт взобрался на самый верх решетки. Его силуэт вырисовывался на фоне огромного голубого неба, он стоял, одетый в теплую куртку, и улыбался нам. В воздухе, несмотря на промозглость, пахло весной. Пэт крепко держался обеими руками за перекладину. Золотистые пряди волос выбились из-под шапочки с кисточкой, которую связала для него бабушка.

— Мне просто не нравится весь этот разговор о нормальности, — проговорила мама. — Многие годы я чувствовала себя кем угодно, только не нормальной. Десять лет мы пытались родить тебя. Каждый месяц — очередное расстройство, разбивающее сердце. Помножь это на десять, Гарри. Ты у нас самый умный. Уясни-ка это для себя.

Одна нога Пэта соскользнула, и я заметил, что выражение на его лице тотчас сменилось с гордого на встревоженное. Он немного пошатнулся. Но устоял, крепко уперся ногами в перекладину и крепче схватился за верхние прутья своими маленькими ручонками.

— Нормальных семей не бывает, — подытожила мама.

* * *

Позвонила Джина. Часы показывали около полуночи. Дети давно спали. Пегги в своей комнате, Пэт на стареньком матрасе в гостевой комнате. Сид дома не было, она обслуживала банкет, посвященный открытию одного из тех новомодных отелей, которые появлялись повсюду в нашем городе. После ссоры из-за куклы Люси мы вновь начали друг с другом разговаривать, хотя и с подчеркнутой вежливостью, которая иногда даже хуже, чем злобное молчание. Я обрадовался, что никого нет рядом, когда позвонила моя бывшая жена:

— С ним все в порядке, Гарри?

— Все хорошо.

— Надеюсь, ты не позволяешь ему есть сахар? И кофеин ему вреден, и британская говядина.

— С тех пор как он приехал, он еще не пробовал «Хэппи Мил».

— Я хочу, чтобы ты отвез его повидать моего отца.

— Твоего отца? Отвезти его к Гленну?

— Да, к дедушке Пэта.

Мне всегда трудно запомнить, что у Пэта два дедушки и две бабушки. Мать Джины умерла еше до рождения Пэта. И, хотя отец Джины был еще жив и Пэт иногда навещал его, Гленн не являлся дедушкой в традиционном понимании.

Гленн остался таким, каким был всегда. Лохматым музыкантом, который так никуда и не пробился. Один раз он случайно, на рубеже шестидесятых-семидесятых годов, появился в передаче «Любимые популярные певцы и музыканты», а вообще-то Гленн провел почти три десятка лет своей жизни, работая продавцом в магазине, торгующем гитарами, на Денмарк-стрит и играя для подростков «Лестницу в небо». Большую часть своей энергии каждые несколько лет он расходовал на создание очередной музыкальной группы, не говоря уже о создании новой семьи. Джину и ее мать он оставил много лет тому назад. Возможно, из-за разных взглядов на музыку.

— Я хочу, чтобы он повидал моего отца. Я хочу, чтобы он знал, что у него есть еше один дедушка. Не только твой отец, Гарри.

— Хорошо. Я отвезу Пэта к Гленну.

— Спасибо.

— Как там у вас? Все в порядке? Бритни по-прежнему расстраивает Ричарда? Пэт мне все рассказал. Он все еще вылизывает свой пенис рядом с обеденным столом? Я, конечно, имею в виду не Ричарда, а собаку.

— Вот как раз собака — самая меньшая наша проблема.

* * *

Мой сын среди ночи позвал меня. Я выскользнул из кровати, заметив, как рядом заворочалась Сид, и, сам наполовину сонный, пошел к нему, осторожно ступая босыми ногами.

И все было так, словно мы никогда не расставались.

Его длинные светлые волосы от пота прилипли ко лбу. Я усадил его прямо, дал ему воды и потер ему спинку, как делал, когда он был совсем малюткой и ему следовало после кормления отрыгнуть воздух.

— В самолете невозможно спать, — пробормотал он во сне. — Это очень трудно, потому что все время движешься, и еще эта еда, и маленький телевизор. Правда, трудно уснуть, папочка?

— Сейчас все в порядке. Все хорошо.

Я прижал к себе моего мальчика и стал его убаюкивать, ощушая тепло его тела сквозь фланелевую пижамку, чувствуя, как с каждым вдохом и выдохом поднимается и опускается его грудь. Я ощущал, как всего меня заполняет всеобъемлющая любовь к нему.

Было четыре часа утра. Дом спал. Но я уже проснулся и вспомнил давнишние слова.

— Просто закрой глаза, и пусть они отдохнут, — сказал я моему мальчику.

Пегги оглядела толпу, окружавшую гигантское чертово колесо под названием «Лондонский глаз».

— Тут так много народу, — сказал она, беря меня за руку.

Я взглянул вверх на «Лондонский глаз», возвышавшийся над нами, а потом — вниз на ее встревоженное личико. Улыбнувшись, я сжал ее руку: — Скоро и мы будем там.

Она кивнула и еще крепче ухватилась за меня. Иногда Пегги вкладывала свою руку в мою, и тогда я начинал думать, что все образуется.