Радужная топь. Ведьма - Дарья Зарубина

Внезапно словно из ниоткуда взявшаяся тревога затопила душу словника. Он ударил лошадку пятками, и покорное животное потрусило вперед.

Да и не могла пегая кобылка заметить того, что смутило словника. Совсем рядом, у самого края дороги, стояла Смерть. Цветноглазая пристально глядела вслед уезжающему старику, гадала: остановить ли его, как думала ранее, когда покинула свою любимицу, вечоркинскую ведьму Агнешку. Или пустить, положившись на милость старшей сестрицы — всесильной и милостивой матушки-Земли.

Не верила Костлявая болтливому старику, а вот Владиславу Черному верила — ни разу не подводил князь Безносую, щедро поил теплой кровью. Не век ходить Цветноглазой за маленькой лекаркой, не век укрывать ее небесным плащом.

Смерть задумалась, глядя, как оседает пыль в неглубокие следы лошадиных копыт. Как сын был ей князь Черны.

Сама вложила Безносая в руки мальчику отцов обруч с кровавым рубином. Сама вела по переходам и хоромам чернского княжьего дворца, заслоняя от колдовских ударов. Способным учеником оказался Владислав, князь Чернский. Щедро напоил кровью матушку-Землю и страшную ее сестрицу. Да только давно это было. С тех пор вырос чернский князь, научился прятать свои мысли не только от людей — от самой Цветноглазой своей наставницы. И порой казалось ей, что и не человек он вовсе. Так не вернуть ли старого доносчика Болюся?..

Не стала. Перевела пустой взор на гончака. Махнула незримой рукой, и верный своей хозяйке ветер сорвался с ее плеча, выхватил из-под самого песьего носа знакомый запах. И унес к облакам. Пес заметался, пытаясь ухватить потерянный след.

— Что же делать мне с тобой, травница Агнешка? — шепнула Безносая.

И в то же время из-за поворота дороги, словно вынырнув из-под пестрой занавеси березовых веток, появилась тяжело нагруженная телега. Крестьянская лошадка выбивалась из сил, но возница словно бы не замечал этого, нахлестывал беднягу по пегим бокам. Растрепанная баба, широко развалившись, почем свет бранила возницу, перемежая брань громкими стонами.

Безносая ухмыльнулась, глянув на громадный живот крикливой бабы. «Дура ты, дура, — криво усмехнулась Смерть, медленно выступая из травы навстречу телеге. — На сносях, да в такую дорогу…»

Словно повинуясь невысказанному приказу, мужичок остановил телегу.

— У-у, рожа мертвячья, — заблажила баба и тотчас взвыла от боли. — Довезть не сумел, медведь проклятущий. Уж до большого жертвенника не дотянем. Да что б еще в вашу Кринку, радуга ее раздери, поехала… Хоть бы и все коровы у вас полегли…

И деревенская ворожея, охая, повалилась на траву, прямо под ноги Костлявой.

— Помочь, матушка? — заохал возле нее мужичок.

— Уйди, паскудная гадина, — зашипела на него баба. — Узел с возу подай.

Возница бросился к телеге. А ворожея, криво повернувшись на бок, уперлась ладонями в траву и, почти воя от нестерпимой боли, запричитала, визгливо забирая вверх:

— Матушка-Землица, бабья помощница, девичья защитница, всему живому матерь…

Новая волна боли скрутила ей нутро, и баба закричала, закинув голову.

Смерть склонилась над ней, положила тощую руку прямо поверх пухлой красной руки сельской ведьмы. Там, под этой вспотевшей ладонью, под травой, под сетью корней земля вздрогнула, придавая просительнице сил, почва задышала жарко, часто. Баба повалилась на бок, ухватившись обеими руками за живот. А Безносая все гладила, успокаивая, охваченную невидимой дрожью землю.

В воздухе пахнуло грозовой свежестью, плотное марево полудня колыхнулось. И лопнуло над самой головой колдуньи-роженицы и склонившейся над ней Смерти. Трещина поползла в стороны, открывая семицветное око топи.

Нет, не поворотил лошадки старый словник Болюсь, поехал дальше за двумя княжьими слугами, как те — за своим господином, его молодой женой и сварливой тещей.

И с отъездом словно вся жизнь схлынула из Бялого. Дружинники, ленивые от жары, отдыхали под навесами. И дворовые мальчишки шныряли повсюду.

Один из них, невысокий, худой оборванец, ловкий, как кошка, пронесся между рядами под самым носом стражника. Перемазанная пылью испуганная рожица парнишки с головой выдавала в нем незадачливого воришку, с минуты на минуту ожидающего расправы за кражу того, что он нес под рваной полой. Но дружинник только проводил мальчишку усталым, мутным от жары взглядом. А шустрый вор вскоре миновал стражу у ворот и бросился в лес к роскошному вороному. И если бы кто видел его в этот час, то с удивлением заметил бы, что в руках у мальчишки не украденный каравай хлеба, а завернутая в серую от ветхости тряпицу книга.

Угловатые движения, резкие и размашистые, мальчишечьи. Широкие загорелые ладони. Рубашка не по росту да потрепанный колпак до самых бровей. Едва ли кто распознал в этом конопатом постреленке маленькую лесную травницу.

Только глаза выдавали ее. Счастливые это были глаза. Девичьи.

И чем дальше уносил ее конь от Бялого, тем ярче сияла радость в этих серых глазах. И мальчик, угловатый и нескладный, превращался в юную девушку. Рыжеватый локон, выбившийся из-под колпака, уже летел свободно возле ее виска. И девушка не торопилась спрятать его от посторонних глаз.

Казалось, что дорога вовсе не утомила ее, как и проведенный на жаре день. У крыльца дома Агнешка легко соскочила с вороного и бросилась в дом.

— Иларий! — крикнула она весело. — Я ее достала.

— Украла? — сурово спросил черноволосый маг, сверкнул синим взглядом. И девушка тотчас покрылась румянцем стыда.

Молодой маг поднялся со скамьи, зло растирая ладонью ладонь.

— Ты думаешь, с книгой получится? — задумчиво спросил он скорее у самого себя, чем у смущенной девушки. — Хочешь сказать, золотника из меня все равно не выйдет?

— Ведь это только пока… — прошептала девушка. — Пока твои руки не заживут. Чтоб сила не застаивалась, колдовать надо. Мне матушка говорила. А если руки не слушаются, так может…

— Что ты знаешь о силе? Может, ты меня еще из манусов в палочники произведешь? — огрызнулся Иларий. — Думаешь, я стану ворожить на краденой книге, будь она хоть тысячу раз наговоренной?!

Красавец маг надменно фыркнул, с ненавистью расчесывая зудящую молодую кожу ладоней. Коротко глянул на девушку, но, заметив слезы в ее глазах, тотчас переменился в лице. Раздражение исчезло, синий взгляд потеплел.

— Ну что ты, — ласково пробормотал он, совестясь. — Это все руки… Чтоб их радуга… Зудят, аж покою нет… Не сердись на меня, Агнешка…

Иларий протянул руку и едва прикоснулся кончиками пальцев к обветренным губам девушки. Агнешка вздрогнула, но не отстранилась, только всхлипнула еле слышно.

Не признала бы сейчас княгиня Черны Эльжбета в этой тихой и податливой, как теплый воск, девушке царственную словницу Ханну, не решился бы подтвердить старик-ясновидец, что перед ним хозяйка лесной избушки — неподвластная колдовству мертворожденная. Нашлась сила, от которой не уберег лекарку Агнешку ее чудесный дар.