Рыцарский долг - Александр Трубников

– Возьми их обратно, Робер, – Жак протянул Роберу вновь скрученные свитки. – Я же тебе сказал, что ты не погибнешь…

– Тоже мне, великий предсказатель, – хмыкнул Робер. – Ну не верю я тебе на сей раз, хоть убей. К тому же, если так уверен в том, что я не погибну, тем более храни завещание у себя.

Жак с неохотой засунул пергаменты в поясной кошель и туго затянул шнурок.

– Об одном тебя прошу, – голос Робера дрогнул, – жив будешь – сделай так, чтобы Хафиза моя, та, что в Тире, не нуждалась ни в чем всю свою жизнь.

– Да успокойся, брат-рыцарь, – Жак искренне не верил в гибель Робера и отговаривался только для того, чтобы не расстраивать его перед боем. – Все будет как ты сказал. Хотел бы и я тебе что-нибудь завещать, да только нечего, мои виноградники давно уже граф Колиньи-ле-Неф отобрал.

Робер возмущенно взмахнул рукой:

– Не болтай чепухи. Уж кто-кто, а ты-то ни за что не погибнешь. Не для того тебя с того света обратно вернули. Лучше расскажи мне, – в голосе рыцаря появились просительные нотки. – Есть там что-то или нет? Райские кущи, геенна огненная…

– Да не знаю я ничего, – нахмурился Жак. – Может, мне все просто в бреду привиделось. Это простая каменная стена, вроде тех, которыми в Провансе пастбища огораживают. А за ней – полумрак, выжженная степь и туман… Давай-ка лучше отдыхать, брат-рыцарь. Рассвет не за горами, а завтра нам предстоит нелегкий день.

Жак опустился на походное ложе, закрыл глаза и, чувствуя, как на него наваливается усталость, провалился в сон. Откуда-то издалека ему слышался громкий храп арденнца и стук молотков по дереву, но чудится это или происходит на самом деле, он разобрать не мог…

Вынырнув из сна, словно из глубокого омута, Жак раскрыл глаза и увидел, что наглухо затянутое грозовыми облаками небо начало светлеть. На Трансиорданию опустилось призрачное, недоброе утро. На этот раз привычная розовая полоска рассвета так и не поднялась над дальними вершинами, и наглухо укутанное тучами черно-косматое небо с восходом невидимого солнца просто сменило свой ночной цвет на бледно-серый. По низинам, скрадывая звуки, стелился белый, молочный туман. Лагерь медленно пробуждался, и в ущелье стояла глухая зловещая тишина, которую изредка нарушали вскрики нетерпеливых стервятников. Птицы, число которых на скальных карнизах к рассвету чуть не удвоилось, словно побуждали осажденных и осаждающих к тому, чтобы те и другие скорее начинали сражение, да не щадили друг друга в бою и оставили знатное угощение, вкуснее которого нет ничего на свете.

Жак встал, умылся, не чувствуя вкуса, проглотил оставшееся с вечера мясо и отправился к коновязи. Там он обнаружил и Робера. Двужильный арденнец, похоже, не нуждался в ночном отдыхе. Он уже успел устроить разгон слугам и оруженосцам за недостаточную, по его мнению, заботу о животных и теперь, уже полностью облаченный для предстоящего боя, стоял в снежно-белом сюрко и с ладоней кормил Ветра ячменным зерном. Рыцарь, то и дело привставая на носки, что-то нашептывал на ухо своему любимцу, тот хрустел зерном и тыкался носом ему в плечо. Неподалеку от них, ожидая хозяина, возмущенно всхрапывал Лаврентиус-Павел.

Убедившись, что его конь накормлен, напоен, оседлан и готов к сражению, Жак, вместе с остальными рыцарями, воткнул в землю меч и, опустившись на колени, трижды прочитал «Отче наш…». Губы его шептали привычные слова, а мысли в это время были далеко. Едва они завершили молитву, со стороны мусульманского лагеря послышались многочисленные крики «Алла!». Сарацины, завершив утренний намаз, готовились к штурму.

– Кажется, началось, – взвешивая на ладони меч и прилаживая к плечу щит, спокойно произнес Робер. – Ну вот, теперь, брат Жак, и поглядим, кто из нас двоих настоящий пророк.

Рыцари в седлах, с копьями на седельных крюках выстроились на выходе из скальной ниши в готовности к контратаке. Монголы с изготовленными к стрельбе луками били пятками коней, удерживая их на месте. Орденские арбалетчики затаились на гребне осыпи, а пешие сержанты выстроились в проходе.

По команде Сен-Жермена, защитники выехали из скальной ниши и построились перед проходом, образуя вторую линию обороны.

– Дева Мария, двенадцать апостолов и святой Георгий! – только и успел произнести восхищенный Робер. – Так вот, значит, что удумал наш гентский малыш.

Разобранные кибитки стараниями гиганта и его недобровольных помощников за ночь были превращены в двуколки, которые вместо короба для поклажи теперь имели вертикальный деревянный щит. Сзади у двуколок были закреплены оглобли, которые упирались в землю и не давали им откатываться назад. Впереди из щитов торчали острия мечей, наконечники копий. Ряд двуколок, установленных поперек прохода, полностью загораживал его, превращая в непреодолимую преграду.

– Рибодекины! – в ответ на вопросительный кивок Жака хмыкнул Робер. – Фламандцы используют их для защиты от фланговых кавалерийских ударов. Лошадь с тяжелым рыцарем не перепрыгнет, напорется на острия. Перевозить их – легче легкого, и пехоте за укрытием воевать не в пример сподручнее…

Пояснения арденнца утонули в ржании, грохоте и. звоне оружейной стали. Готовясь к штурму, сарацины учли все вчерашние ошибки и мчались вперед плотной толпой, прикрывая головы своими круглыми щитами. Заградительная стрельба не смогла нанести конной массе значительный урон – потеряв человек пять или шесть, нападавшие благополучно миновали половину пути и, подбадривая себя и своих коней боевыми кличами, ринулась вперед, грозя смести защитников прохода, пробить оборону и ворваться в глубину позиций. И вдруг, к ужасу атакующих, шеренга пехотинцев, защищавшая проход, раздалась, откатилась назад, и перед глазами оторопевших сарацин появилась ощетиненная железом стена, на которую с ходу налетели первые ряды.

Первый, самый опасный массированный удар был отражен без потерь. Мусульманские всадники, поняв, что пред ними непреодолимое для лошадей препятствие, по сарацинской привычке собрались было отступить, но командир штурмового отряда оказался на высоте. Понимая, что каждый маневр через простреливаемое пространство будет приводить к невосполнимым потерям, он заставил всадников спешиться, вооружиться дротиками и повел их на штурм. Заграждение из рибодекинов представляло серьезное препятствие и для пехоты, но здесь сказалось численное преимущество. Сержанты, вооруженные лишь мечами, теперь не могли достать до нападавших. Те в свою очередь, пользуясь малейшей оплошностью, поражали их дротиками и пытались растащить заграждение. Вдобавок к этому, из укрытия вывалилась вторая половина отряда во главе с самим Салехом, который решил, во что бы то ни стало, покончить с упорными франками еще до третьего намаза и бросил на прорыв все свои силы. Конники, подлетев к заграждению, метали дротики поверх голов пехотинцев, поэтому сержантам, которые вынуждены были одновременно защищаться от копий и лезущих через щиты сарацин, пришлось несладко.

– Освободить проход! – прогремела команда Сен-Жермена. – Сержанты – в укрытие! Рыцари – к бою! Монголы – в резерв!

Сержанты, схватив рибодекины за оглобли, споро откатили их в стороны. В освободившийся проход, опуская на ходу копья и смыкая строй, понеслись конные рыцари. Завидев ощетиненную шеренгу, Салех не рискнул испытывать судьбу и дал команду к отступлению. Сарацины, не заставляя просить себя дважды, дружно вскочили на коней и ринулись наутек. Сен-Жермен, имея опыт полевых сражений с мусульманами, опасаясь засады, немедленно отозвал рыцарей назад в укрытие. Довершили дело монголы. Спешившись и поднявшись на скалы, они вместе с арбалетчиками начали обстреливать из луков незащищенные спины врагов. Рыцари вернулись обратно в укрытие, и сразу же после этого сержанты восстановили заграждение.