Станислав Лем - Геннадий Прашкевич

б) Сленг, конечно.

в) Кто-то, достаточно широко известный для читателей, но, как я уже говорил, не знаю кто: какой-то исторический писатель, соответствующий Дюма во Франции, Сенкевичу в Польше (но учтите, что Дюма был намного беднее Сенкевича в языковом отношении).

г) Кибернетическо-физическая лексика (ею можно разбивать или освежать идиоматические слепки — feedback — feed him back[51] — не знаю в эту минуту, что бы можно было с этим сделать, но представляю себе некий контекст, в котором это явно можно было бы использовать для намёка на обыденность).

д) Ну и юридический язык! — язык дипломатических нот, правовых кодексов, конституций etc. Прошу не бояться бессмыслицы! (В “Сталеглазых” присутствует Комета-Бабета; конечно, исключительно из-за аллитерационной рифмы, а не из-за какого смысла; аналогично можно сделать planet Janet, cometery commentary etc.) Даже совершенно “дико” всаженное слово обычно подвергается переработке в контексте и исполняет тогда функцию локального орнамента или “остраннителя”. Затем — контаминации {strange-estrangement[52] — если удастся в это вбить strangulation[53], может из этого получиться что-нибудь забавное).

Впрочем, разве я знаю!..

Nb, заметка на полях. В некоторых частях “Рукопись, найденная в ванне” была написана белым ритмичным стихом, например, разговор священника с героем после разыгравшейся оргии. Ритм иногда очень увлекает, но слишком злоупотреблять им не следует. Впрочем, любые недостатки при умышленном их увеличении могут иногда стать достоинствами {cometery commentary about a weary cemetery). Пишу это Вам, поскольку смелость не приходит сразу. Даже наглость, нахальство необходимы (в языковом отношении, разумеется). Это можно заметить, сопоставляя довольно несмелые “Сказки роботов” с “Кибериадой” или первую часть “Кибериады” со второй, в которой разнузданность уже господствует. (Я составлял тогда длинные списки слов, начинающихся с cyb-cyberceber, и искал корни с ber, чтобы создавать кибербарисов из барбарисов и т. п. Можно бы Су berserker, су berhyme, но это не звучит так хорошо, как в польском. (Впрочем, Вам виднее.)

Можно также строить фразы из “мусора” (обрывков модных “шлягеров”, детских стишков, поговорок), смешивая всё это без малейшей жалости».

И далее: «Что касается названия, то должен признаться, что в вопросе звучания The Cyberiad я некомпетентен. Ослабления в английском, о котором Вы говорите, я, конечно, ухватить не могу. “Кибериада” в тексте explicite названа всего лишь раз, как какая-то женщина в стихотворении, которое сочинила машина Трурля (Электрувер[54]) (думаю, с этим стихотворением Вы ещё намучаетесь!), и наверняка это ассоциировалось у меня с Иродиадой и с “Илиадой” заодно[55]. Так что “Кибериада” связывается с явной античностью. По-польски “Кибернавты” звучало бы для меня плохо. А так ли в английском, я не знаю. Единственным, впрочем, несущественным аргументом в пользу сохранения названия “Кибериада” может быть лишь то, что она уже переведена на несколько языков, например, на русский, французский (чудовищно), немецкий, и там это название сохранено. Но, конечно, это не тот аргумент, который может предопределить суть дела. Для меня самого по каким-то непонятным самому причинам Cybernauts представляется более возвышенным названием, чем Cyberiad. Но я не могу выжать из себя — почему так…»

Второй сборник 1965 года — «Охота» — рассказывал о пилоте Пирксе и, кроме известных уже рассказов, включал новые: «Охота», «Несчастный случай», «Рассказ Пиркса», в которых молодой упорный пилот постепенно взрослеет, набирается опыта. Ещё в сборник вошли «Два молодых человека» и «Альтруизин, или Правдивое повествование о том, как отшельник Добриций Космос пожелал осчастливить и что из этого вышло».

«Альтруизин» — глубокая вещь.

Не случайно Лем постоянно включал его в «Кибериаду».

Всемогущие энэсэрцы, достигшие Наивысшей Ступени Развития, не раз пробовали осчастливить всех с помощью самых разных способов, однако пришли к выводу, что это не имеет смысла. Ведь осчастливливание чудесами, несомненно, рискованный приём. Да и кого таким образом преображать? Отдельных индивидов? Но избыток красоты рвёт брачные узы, излишний разум ведёт к одиночеству, а богатство — к безумию. Нет уж! Отдельных индивидов осчастливить невозможно, а общества — не позволено; каждый индивид, каждое общество должны следовать естественным путём, предназначенным самой природой для восхождения по ступеням развития: В результате энэсэрцы безвольно валяются на электронном песке: ведь когда ты всё можешь, ничего не хочется.

Неутешительную картину представляет общество, осчастливленное с помощью альтруизина. По глубинному замыслу изобретателя, препарат должен был внедрить в общество «дух братства, дружбы и глубочайшей симпатии». Ведь поскольку соседи каждой счастливой особи тоже испытывают счастье, то чем счастливее эта особь, тем интенсивнее блаженство соседей. Поэтому они желают такой особи ещё больше счастья — сначала, понятно, в собственных интересах, а потом от всей души. Если же кто-то рядом страдает, все тотчас поспешают на помощь, чтобы избавить себя от индуцированных страданий.

Увы, благими намерениями вымощена дорога в ад.

Реальные результаты действия альтруизина поистине ужасны.

У коттеджа молодожёнов, например, собирается целая толпа, чтобы из самых чистых побуждений поучаствовать в их счастливой первой брачной ночи. А с сочувствием к страдающим, ну, с этим никак не получается. Этих страдающих или норовят побыстрее удалить за пределы чувствительности альтруизина или же радикальным способом облегчают их страдания, так, чтобы они ничего больше не чувствовали.