История Португалии - Жозе Эрману Сарайва

Во времена французского вторжения, уже в XIX в., произошло усиление себастьянизма. «Половина Лиссабона стала себастьянистской, — писал в 1810 г. Ж.-А. даж Невиш. — В то время, когда я пишу, себастьянизм очень мало или ничего не потерял из своего могущества. Я знаю одного человека, показывающего у себя дома, под микроскопом, запечатленные в коллекции раковин, все последние общественные события Европы. Не так давно они получили верные известия из Алгарви, что оттуда был замечен скрытый остров, с эскадрой, которая должна привезти короля, и величественной пристанью, к которой он должен причалить. Продается план этого острова возле Монетного двора, на улице Дирейта ди Сан-Паулу в Лиссабоне, причем там прекрасно изображены пышные рощи, которые его укрывают, пляжи, королевский дворец, львы, охраняющие его, и сам король, гуляющий среди них в парадном облачении. На нем нарисованы даже два священника, видевшие короля и говорившие с ним, которые, вернувшись на континент, рассказали все это под присягой в Риме. С этого-то острова должен отплыть король Себаштиан во главе большого войска, чтобы сражаться с Наполеоном, который должен пасть от его руки на поле Серториу, близ Эворы, после чего будет основана Пятая империя, о которой говорит Бокарру в своем "Своде о лузитанской монархии" (Anacephaleoses da Monarquia Lusita-na). Некоторые, кроме того, думали, что освободитель уже прибыл и спрятан на военном корабле русской эскадры, стоявшей на якоре в устье Тежу. Смотровые площадки были заполнены народом, ждавшим часа высадки. Жюно в раздражении приказывал разгонять толпу, говоря, что они ждут не Себаштиана, а англичан».

Португальские эмигранты принесли себастьянизм и в Бразилию, где он быстро распространился и был усвоен рабами и населением северо-запада. Одной из последних драматических страниц себастьянизма была «война Канудус» (1897), вызванная подавлением народного движения на северо-востоке Бразилии. Движение было вызвано проповедью Антониу Консельейру, объявлявшего, что в конце века Себаштиан вернется и принесет справедливость голодным и отверженным. Для его подавления понадобилось несколько военных экспедиций, закончившихся резней многих тысяч сертанежу[105].

Позднее себастьянизм превратился в поэтический элемент, что-то вроде пигмента, который художники добавляют в свои краски. Произведения Фернанду Пессоа и Ариану Суассуны проникнуты себастьянизмом, в первом случае образованном себастьянизмом Виейры, во втором — варварским себастьянизмом бродяг. Но себастьянистское сознание, более глубокое, чем какие-либо литературные ухищрения, сохраняется как постоянное и инстинктивное состояние. Представления о «короле, который должен вернуться в одно туманное утро» еще и сегодня являются общим местом. Никто не говорит этого всерьез, но фразу часто используют, чтобы намекнуть на непередаваемое состояние духа, состоящее в вере в то, что событие, которого сильно желают, не может не случиться, но одновременно в надежде, что это случится само по себе, независимо от наших усилий.

Изменения в культурной эволюции на протяжении XVI в. отражают, с одной стороны, внутреннее социально-экономическое развитие, а с другой — перемены, которые были отмечены в тот же самый период в Западной Европе. Основных этапов этого развития четыре: экспансия, европеизация, элитарность, инквизиция.

Культурная экспансия

На протяжении всего века продолжалась португальская экспансия по всему миру. В конце XV в. самым отдаленным портом, куда доходили португальские корабли, был Каликут. В середине XVI в. он был центром португальского мира: мореплаватели, миссионеры и торговцы достигли Китая и Японии, авантюристы правили туземными государствами в бассейне Тихого океана, были пройдены Тибет и Анды. Параллельно с этим происходит экспансия литературного и художественного движения, начавшегося в предыдущем веке. Никакой другой период португальской истории, учитывая долю образованных людей, не дает такой высокой степени культурного творчества. Выдающиеся личные способности проявляются часто, как никогда. Жил Висенти, Бернардин Рибейру, Са ди Миранда, Антониу Феррейра, Диогу Бернардиш, Камоэнс, брат Агуштинью да Круш, брат Томе ди Жезуш, Фернан Мендиш Пинту, Дамиан ди Гойш, Каштаньеда, Жуан ди Бар-руш, Гашпар Коррея, Диогу ду Коуту, Фернан ди Оливейра, Жерониму Озориу, Жоржи Феррейра ди Вашконселуш, Дуарти Пашеку Перейра, Педру Нуниш, Гарсия ди Орта — это только некоторые представители широкого литературного направления, которое представлено сотнями имен и приблизительно 1200 опубликованными книгами.

Европейские образцы

Это движение, однако, имеет характеристики, весьма отличные от известных в середине XV в. Пятнадцатое столетие было временем каравелл первооткрывателей, XVI век — эпохой кораблей, груженных перцем. Богатство, добывавшееся в XV в. на атлантических островах и в торговле с Гвинеей, направлялось в основном на португальский рынок, а небольшие международные торговые контакты, которые иногда возникали, не изменили существенным образом картину португальской экономики. Типичным героем этого времени был инфант Энрики (Генрих Мореплаватель), который, высказываясь об экономических сторонах одного военного предприятия, ограничился одной фразой: «Иисус Христос, Господь наш, много трудов и опасностей перенес, не имея где преклонить голову», но в XVI в. вопрос ставится именно о том, где можно преклонить голову, где можно нажить состояние. Новый герой — это Афонсу ди Албукерки, герой, который ведет счета, понимает рыночную стратегию, ставит сражение на службу делам. Португалия теперь действует как мост между азиатским миром-производителем и европейским капиталистическим миром-потребителем. В то время как португальский капитан приказывает стрелять из пушек по городам Востока, торговый агент короля встречается с банкирами городов Запада, чтобы получить деньги под залог груза, который обеспечит эти пушечные выстрелы.

Эта интернационализация экономических отношений совпадает с интернационализацией культурных связей. Ярким представителем этого явления служит Дамиан ди Гойш, бывший казначей фактории во Фландрии, ездивший по Северной Европе для обеспечения финансовых операций, а в промежутке общавшийся с Меланхтоном, Лютером, Эразмом Роттердамским и даже добившийся, чтобы Дюрер написал его портрет. Другой пример — Жуан ди Барруш, руководивший Палатой Индии (Casa da India), чем-то вроде министерства внешней торговли того времени, и сочинивший «Азиатские декады», один из величайших литературных памятников своего века. Контакты Португалии и Европы очень расширились, и, возможно, именно в это время возникла идея, согласно которой «культура рождается там, за границей»; так же как и деньги, и все мануфактурные товары, ее нужно импортировать. Каналы для импорта культуры разнообразны: это португальские студенты в иностранных культурных центрах, стипендиаты, посылаемые королем в престижные университеты, профессора из других стран, нанимаемые для преподавания в Португалии, принцам или в университете.

А в Европе господствует литературная мода, очаровывающая неофита: это «сладостный новый стиль», говорят с восхищением. Новый стиль состоит в подражании великим писателям греческой и римской древности, пребывавшим в забвении на протяжении веков: Вергилию и Горацию, Феокриту, Пиндару, Катуллу, Анакреонту. То, чем сегодня восхищаются, — это уже не простая и чистая редондилья в народном вкусе, грубоватый куплет, плебейская сатира. Все это теперь называют «старой мерой». Стихи имеют новый ритм и принадлежат к новым жанрам: сонеты, эклоги, элегии, оды, стихотворные послания, надгробные песни. Поначалу некоторым это не нравится, возникают насмешки; Жил Висенти высмеял знаменитый сонет Петрарки: «Когда я плачу, то я смеюсь, когда обжигаюсь, то мне холодно...» (Ouando chow, entonces rio / quando me queimo, hei frio...), но Камоэнс тридцать лет спустя перефразировал этот же самый сонет с почтительным восхищением: «Любовь — огонь, пылающий без дыма, кровавая, хотя без крови, рана...» (Amor e fogo que aide sem se ver/ e um contentamen-to descontente...)