Жажда крови. Женевьева неумершая - Джек Йовил

На другой стороне пруда, там, где лед был разбит стояли звери, опустив морды в воду, окунув в нее рога.

За спиной кто-то громко вздохнул при виде этого зрелища. Подружка Бальфуса. Черт бы побрал эту девчонку.

Единороги, как один, вскинули головы, насторожились, наставив рога на охотников.

Все застыли. Доремус мог бы вспомнить каждую подробность этого мгновения. Рога единорогов, сверкающие от воды, сияющие, словно свежеотполированный металл. Пар, поднимающийся от боков животных. Затуманенные, светящиеся умом янтарные глаза. Тени перекрученных сучьев сваленных деревьев.

Единороги были самцами, маленькими и стройными, как чистокровные жеребята, белыми, с характерным для их племени черным крапом на матовой шерсти бороды и подбрюшья.

Стрела графа Рудигера отправилась в полет еще до того, как девчонка успела закончить шумный вздох. И она вонзилась животному в глаз прежде, чем Доремус смог прицелиться. Единорог Рудигера заржал и бешено забился, а наконечник стрелы уже торчал у него из затылка.

Смерть наступила быстро, из глаз и ноздрей животного хлынула кровь.

Единорог Доремуса развернулся и бросился прочь прежде, чем он успел выпустить стрелу, и ему пришлось поднять левую руку выше, чтобы исправить прицел.

Стрела, дернувшись, ушла из его ладони, и он почувствовал, как руку обожгла боль.

– Хороший выстрел, Дорри, – выпалил Ото, хлопнув его по разламывающемуся от боли плечу.

Доремус передернулся и попытался не показывать виду.

Единорог уже почти скрылся, когда стрела настигла его. Она скользнула по его боку, оставляя на белой шкуре красную полосу, и вонзилась глубоко под ребра.

Наверно, она должна угодить в сердце.

Единорог Доремуса зашатался и упал, но поднялся снова. Из раны капала кровь.

Животное взревело во всю силу легких.

– Готов, – одобрительно кивнул граф Магнус.

Доремус не мог поверить. С того мига, как он выбирал стрелу, его не покидала уверенность в собственном промахе. Обычно так и происходило. Он изумленно взглянул на отца. Тяжелые брови графа Рудигера были нахмурены, лицо мрачно.

– Но не вчистую, – бросил он.

Единорог Доремуса, пошатываясь, исчезал за деревьями.

– Далеко ему не уйти, – сказал Бальфус. – Мы его выследим.

Все смотрели на Рудигера, ожидая его решения.

Он энергично шагнул на край провала, аккуратно ступая среди присыпанных листьями стеблей ползучих растений. Лук уже снова висел у него за спиной, теперь он достал свой охотничий нож гномьей работы. Состояние фон Унхеймлихов считалось одним из крупнейших в Империи, но, не считая лука, этот нож граф называл своим главным сокровищем.

Они все двинулись следом за мастером охоты, обходя по краю неподвижный пруд, к упавшему животному.

– Жаль, что это жеребец, – сказал граф Магнус. – А то был бы отличный трофей.

Отец проворчал что-то, и Доремус вспомнил охотничью заповедь, которую его в детстве заставили затвердить наизусть. Рог единорога, который его прапрадед притащил в жилище фон Унхеймлихов, принадлежал самке. Трофеями считались только самки единорогов.

Единорог Рудигера уже начал разлагаться, на его шкуре появились коричневые мокрые пятна, будто гниль на побитом яблоке. Самцы единорога, когда их убьют, долго не хранятся.

– Вы скоро сможете забрать свою стрелу обратно, Рудигер, – заметил граф Магнус. – Вот это да!

Рудигер стоял на коленях возле своей жертвы, тыча ее ножом. Животное было на самом деле мертво. У них на глазах гниль распространялась, смердящая шкура опадала на лишенный плоти, рассыпающийся скелет. Уцелевший глаз ссохся и провалился в глазницу. В останках закопошились черви, словно тело пролежало уже много дней.

– Поразительно, – заметил Ото, кривясь от вони.

– Так уж эти твари устроены, – объяснил Бальфус. – В них есть какая-то магия. Единороги живут гораздо дольше положенного им срока, а когда смерть все-таки находит их, с ней сразу приходит и тление.

Бледная девушка что-то неодобрительно пробормотала себе под нос, лицо ее ничего не выражало. Вряд ли ей было приятно увидеть такое, знать, что ее со временем ждет та же участь.

Рудигер спрятал нож и набрал в пригоршню холодеющей крови единорога. Он поднес ее к лицу Доремуса.

– Пей, – велел он.

Доремусу хотелось отказаться, но он знал, что не может.

– Ты должен взять что-нибудь от добычи. Любое убийство делает тебя сильнее.

Доремус взглянул на улыбающегося графа Магнуса. Несмотря на то, что дикая кошка когда-то превратила его лицо в ярко-красное месиво, он выглядел добродушным человеком, зачастую более снисходительным к предполагаемым слабостям и промахам Доремуса, чем собственный отец.

– Ну же, мой мальчик, – сказал Магнус. – Это добавит прочности твоим костям, огня твоему сердцу. Все распутники Миденхейма свято верят в действенность крови единорога. Ты уподобишься мужской силой этому жеребцу. И произведешь на свет множество славных сыновей.

Собравшись с духом, Доремус ткнулся лицом в ладонь отца и отхлебнул немного густой красной жидкости. Она оказалась практически безвкусной. Немножко разочарованный, он не ощутил в себе никаких изменений.

– Это сделает из тебя мужчину, – бросил Рудигер, вытирая руки.

Доремус оглянулся, проверяя, не стали ли зорче его глаза. Проводник сказал, что в этих животных есть магия. И в их крови, наверно, тоже.

– Надо идти за подранком, – напомнил Бальфус. – Нельзя позволить ему встретиться с самкой.

Рудигер промолчал.

Доремуса вдруг затошнило. Его желудок сжался, но он подавил позыв.

На миг он увидел спутников как бы в масках, отражающих их истинную сущность. Ото стал мордастой свиньей, у Бальфуса вырос мокрый собачий нос, лицо девушки превратилось в хорошенький блестящий череп, у Магнуса снова было гладкое красивое юное лицо, как когда-то.

Он обернулся взглянуть на отца, но миг прошел, и лицо графа выглядело так же, как всегда, жестким и невыразительным. Наверно, в крови все-таки была магия.

От единорога теперь остался лишь сочащийся жидкостью мешок с костями, распластанный среди опавших листьев. Ото тронул останки сапогом, и шкура расползлась, выпуская наружу вонючий газ и желтую влагу.

– Брр, – преувеличенно сморщился Ото. – Смердит, как от гномьих порток.

Рудигер вытащил стрелу из головы единорога, проломив истончившийся череп. Он некоторое время рассматривал ее, потом сломал надвое и бросил обломки в месиво, оставшееся от трупа.

– А рог? – спросил Ото, хватаясь за него. – Разве у единорога не серебряный рог?

Рог рассыпался у него в пальцах, среди белого порошка проблескивали крупицы серебра.