От ненависти до любви - Ирина Мельникова

«Эй, – крикнул я, – послушайте! Что здесь происходит?»

Шаман не отозвался, но поднял голову. Я узнал его. Хурулдай. Глаза его блеснули красным, он взметнул руки с бубном вверх, что-то выкрикнул. И я, к своему ужасу, увидел, что это вовсе не старик, не шаман, тем более не Хурулдай. Сгусток черного дыма возник на том месте, вытянулся, приобрел очертания человека и двинулся на меня, скользя над землей, как на лыжах. Безумно злые глаза, казалось, прожигали насквозь. Фантом заслонил собой и пламя в небе, и луну на горизонте – значит, субстанция была плотной. Но этот вывод я сделал позднее. В тот момент я думал лишь о спасении. Я даже крикнуть не мог, хрипел что-то бессвязное. Тут я вспомнил про пистолет, прицелился, но спусковой крючок не поддавался, видно, я не снял пистолет с предохранителя. А фантом вдруг стал уменьшаться в размерах – и как в воду канул. Огонь в небе тоже пропал, только угли в костре светились синим. Я вскочил на ноги и, откуда силы взялись, бросился бежать. Последнее, что я помню: глухой удар, боль и темнота… Очевидно, я запнулся за камень, упал и потерял сознание. Очнулся утром на койке в своей палатке. Оказывается, в лагерь меня притащил участковый, следом подтянулись все, кто побывал в роще. С множеством ссадин, с ожогами, синяками, подавленные и испуганные, но, слава богу, живые! Огненного идола видели все, но шамана и черный фантом – почему-то я один. Но события в роще тут же отошли на задний план. Я заметил распахнутую дверцу сейфа и… понеслось! Вдобавок мне сообщили, что исчезли ваши родители, так что я и думать забыл об Алтанхас и Хурулдае… С неделю мне было не до раскопок. Меня вызвали в город. Написал кучу объяснений в прокуратуре, в милиции, крайкоме партии, собственному начальству. Вскоре работы вообще свернули из-за ненастной погоды. В раскопах вода стояла выше колен. Пришлось срочно выбирать находки, снимать лагерь и возвращаться в город. Сам я сразу по возвращении поехал в палеонтологическую экспедицию, в Макаровку больше не возвращался. Но обстановка в музее сложилась тогда препоганая. Еще не забылась история с исчезновением ваших родителей и необъяснимым увольнением и отъездом Вероники. Сплетничали, домыслы строили: сбежали, дескать, за границу, виллу купили – живут припеваючи… Только на ту гривну, я вам скажу, за границей не проживешь…

Петр Аркадьевич махнул рукой и виновато улыбнулся:

– Дуракам объяснять – только время тратить. Я и не пытался. Со временем в музей пришли новые люди, молодежь… История позабылась.

– Петр Аркадьевич, второй час ночи, – я взглянула на часы, – завтра рано вставать, но я вас очень прошу: еще пару слов о Золотой Бабе. Что это? Легенда? Идол, которому поклонялись язычники?

– Легенда? – Петр Аркадьевич смерил меня задумчивым взглядом. – Наверно, вы правы. Никто из ученых ее в глаза не видел. – Он помолчал долю секунды. – В столе вашего отца я нашел любопытные записи. Оказывается, он всерьез занимался этой темой. Поэтому так стремился найти клад Терскова. И верил, что золотой идол среди сокровищ сибирского воеводы и есть мифическая Золотая Баба. Фанатично верил, фанатично искал…

– Оттого совсем непонятно, зачем ему понадобилось воровать гривну, – сказала я тихо. – Он же понимал, что это навсегда закроет ему дорогу к раскопкам.

– Кто бы сомневался, – вздохнул Петр Аркадьевич. – Но я склоняюсь к тому, что не зря в ту ночь камлал Хурулдай, и видение то было не случайно… У кого теперь что узнаешь? Николай, участковый, через два года разбился, упал с кедра. Хурулдай исчез, видно, родственники прятали где-то, да и умер он, наверно, давно… Ну, не будем ломать голову, – он встал со стула. – Лучше я принесу записи.

Петр Аркадьевич вышел из комнаты, я отключила на время диктофон, но телефон из рук не выпустила. Я внимательно слушала старого ученого, но не могла отделаться от желания позвонить Замятину. Я понимала: глупо выяснять по телефону отношения, тем более связь плохая. Замятин наверняка ничего не поймет, потому что я не сдержусь и обязательно накричу на него. Но в чем он виноват? Откуда ему знать, что племянница носит фамилию Лазарева? Я накручивала себя и накручивала, чтобы заглушить отчаяние, но пересилить себя не смогла и набрала номер Замятина. В ответ услышала, что абонент не доступен. Даже обрадовалась. Нет, такие вещи нельзя доверять телефону. Только как дожить до утра? Как не сойти с ума?

К счастью, Петр Аркадьевич быстро вернулся в кухню, не то бы я совсем загнала себя в угол. В руках он держал толстую тетрадь в клеенчатой обложке и первым делом показал мне первую страницу.

– Вот видите, фамилия вашего отца: Владимир Матвеевич Замятин, студент четвертого курса… Значит, он еще в университете Золотой Бабой заинтересовался, но почему-то ни с кем не делился. И тема диссертации у него тоже была далека от этих исследований. Но в советское время полезнее было изучать историю становления колхозов, чем языческие верования. Почти все, что касалось религии, являлось табу, и не всякому ученому удавалось его преодолеть.

Петр Аркадьевич говорил, а я всматривалась в фиолетовые строчки, кое-где расплывшиеся, кое-где выцветшие. В груди росло и крепло понимание: нет, не мог отец так просто расстаться с мечтой! Не тот человек, чтобы из-за грошовой наживы рискнуть репутацией, пустить под откос карьеру ученого, и того больше, собственную судьбу, судьбу жены и единственной дочери. Полагаю, он нас любил, но кто его знает? Известна масса случаев, когда фанатики от науки готовы были проститься с жизнью – и прощались – во имя истины. Порой совершенно напрасно! На потеху толпе – жестокой, грубой, необразованной…

Я закрыла тетрадь и вернула ее Петру Аркадьевичу.

– Рассказывайте, – сказала я твердо. – После все внимательно прочитаю, но сейчас мне важно знать самую суть. Я действительно хочу разгадать тайну исчезновения моих родителей. И сделаю это непременно!

– Умница! Молодчина! – Петр Аркадьевич снял очки и протер линзы носовым платком. – Я не сомневался. К сожалению, могу вас поддержать только морально. Хоть и хорохорюсь, знаете ли, но силы уже не те. Вот собираюсь в экспедицию и думаю, а доживу ли до следующей? Годы, проклятые годы! – Он шумно высморкался в тот же носовой платок и бросил на меня смущенный взгляд: – Уж простите старика! Расчувствовался! Хотелось бы узнать правду об Ане и Володе, прежде чем отойти в мир иной…

Он надел очки и раскрыл тетрадь.

– В наши края Золотая Баба попала, по преданиям, из-за Урала. Спасаясь от искателей наживы, идолопоклонники постепенно все дальше и дальше увозили ее в глухие края. Вполне возможно, ее обнаружил Терсков, и он то ли отобрал ее у инородцев, то ли купил, но, скорее всего, золотой идол его клада – нечто другое. Два пуда – небольшой вес для огромного идола.

– А если это просто копия? – спросила я. – Да и сомнительно, чтобы идол был целиком из золота.

– Пока никто не может сказать, что он представлял собой на самом деле. Вернемся к записям вашего отца. Вот выписка из книги австрийского барона Зигмунда фон Герберштейна, посла в России в середине шестнадцатого века. Слушайте, Маша! «Золотая Баба есть идол у устьев Оби, в области Обдоре. Рассказывают, что этот идол Золотой Бабы есть статуя, представляющая старуху, которая держит сына в утробе, и что там уже снова виден другой ребенок, который, говорят, ее внук. Кроме того, уверяют, что там поставлены какие-то инструменты, которые издают постоянный звук вроде трубного. Если это так, то, по моему мнению, ветры сильно и постоянно дуют в эти инструменты». – Петр Аркадьевич посмотрел на меня. – Чуете, Маша? И здесь трубный звук.