Ключ - Саймон Тойн

Повстанцы создали в пустыне свои постоянные базы, а люди, припасы и снаряжение попадали к ним через плохо охраняемую границу с Сирией, где не было даже патрулей. И лишь когда захватчики овладели всеми городами, партизаны перебрались в города, чтобы досаждать новым властям более традиционными методами террора: минировали дороги, постоянно совершали похищения своих врагов. Пустыня снова опустела, но Призрак, двигаясь по ней ночью, стал ощущать чье-то присутствие.

Первые признаки чего-то не совсем обычного он заметил за несколько часов до рассвета, когда взошла луна, наполнив сиянием кристально прозрачный, остывший за ночные часы воздух. Впереди, на фоне совершенно чистого горизонта, под равнодушными холодными небесами протянулась какая-то черная тень. Сойдя с коня, Призрак подобрался к ней, пригибаясь к земле, чтобы никакой наблюдатель с прибором тепловидения не смог обнаружить его разгоряченное тело.

Подкравшись ближе, он разглядел, что это действительно была лишь тень, которую в свете луны отбрасывал нагроможденный из камней и земли холм. Рядом с ним была какая-то яма. Призрак упал наземь и подполз к ней, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Вокруг было тихо, только легкий ночной ветерок слегка шелестел, налетая на курган.

Вырытая рядом яма оказалась неглубокой, где-то около метра. Из нее нельзя было взять столько земли, чтобы соорудить курган, отбрасывающий такую длинную тень. В центре ямы высился наполовину выкопанный из земли валун величиной с легковой автомобиль — его забросили, вероятно потеряв всякий интерес. Призрак двинулся к кургану и взобрался повыше, чтобы сверху рассмотреть окружающую местность.

Поблизости было выкопано еще несколько ям, примерно такого же диаметра и глубины, как и первая, и на дне каждой был большой валун, выкопанный только до половины. Похоже, какое-то громадное чудище рыло здесь землю в поисках чего-то, потерянного им. Одна яма была значительно шире и глубже остальных. Призрак соскользнул вниз и подобрался к ней, чтобы рассмотреть повнимательнее.

В этой яме мог бы поместиться одноэтажный дом, а к самому дну вился спиралью наклонный спуск, по которому можно было проехать верхом. На дне зиял неровными краями вход в пещеру. Одна из особенностей Сирийской пустыни в том и состоит, что она вся изрыта и походит на пчелиные соты, представляя собой целую систему подземных пещер, проточенных миллионы лет назад стекавшей по осадочным породам водой. Если знаешь, где отыскать эти пещеры, в них можно укрыть не один батальон бойцов со всем снаряжением. Отчасти благодаря этому Призраку и удавалось так долго избегать ареста. Если же те, кто выкопал ямы, до сих пор еще здесь, то они должны быть в пещере — там удобно спать, там не ощущается леденящий холод ночной пустыни.

Некоторое время он тихонько наблюдал. Нет ни малейшего движения — только кружатся миры, смещаются тени под лунным светом. В воздухе не ощущалось запаха горящих в костре веток, что могло бы выдать присутствие поблизости людей. Кто бы ни выкопал эти ямы (неведомо, с какой целью), этих людей здесь уже нет. Призрак обошел яму по краю, потом спустился по спиральному пандусу на дно, как бы прощупывая привыкшими к темноте глазами бархатный мрак входа в пещеру. Войдя внутрь, он настороженно прислушался, затем вынул из кармана маленький фонарик-карандаш и включил его.

Во тьме пещеры тоненький луч засиял, как взорвавшаяся атомная бомба, и Призраку пришлось прикрыть глаза рукой. Пещера была пуста — ни единого следа человека, вообще никаких следов. Чтобы докопаться до пещеры, нужно было потратить немало времени и сил, но в ней не было ни древностей для археолога, ни запасов полезных ископаемых — значит, должна быть какая-то другая причина. Если пещеры пусты, то до них докапывались, чтобы что-то здесь спрятать либо унести нечто такое, что лежало здесь раньше, а теперь исчезло. Он в последний раз обвел пещеру внимательным взглядом, потом выключил фонарик и вышел наружу.

Ночь показалась ему еще темнее, чем прежде, и, поднимаясь из ямы, Призрак усиленно заморгал, стараясь восстановить ночное зрение. Он наклонился и стал изучать почву. В пыли он с трудом различил еле заметные отпечатки подошв. Они огибали яму по краю и вели дальше — туда, где глубокие колеи уходили вдаль, через пустыню, к восточному горизонту, и где уже забрезжили первые робкие предвестники зари. Призрак, прищурившись, вглядывался в эти колеи, потом поднял глаза к звездам. На небе что-то было не так. В это время года солнце восходит прямо в созвездии Близнецов, а сейчас яркое пятно света находилось явно правее. Значит, это не солнце, а что-то другое, достаточно мощное, чтобы рассеять чистую тьму ночной пустыни.

А на таком расстоянии лишь одно могло дать подобный эффект — там должен быть какой-то крупный поселок.

Было уже три часа утра, когда Лив прошла все формальности в Ньюаркском международном аэропорту «Свобода». Ей каким-то образом удалось не уснуть на протяжении всего двенадцатичасового перелета — девушка поддерживала свои силы, сочетая кофе с острыми опасениями, навеянные мыслями о том, что может ждать ее, если она уснет. В итоге она вышла в ярко, до головной боли, освещенный главный вестибюль аэропорта, почти пустой в этот час, полумертвая от усталости, находясь на грани галлюцинаций.

Уборщик, словно танцуя медленный вальс, двигал по плитам пола большую полировальную машину, а вялые пассажиры лениво посматривали по сторонам, примостившись за столиками единственного открытого сейчас кафетерия. Чтобы не уснуть, они прихлебывали крепкий кофе из бумажных стаканчиков. Несколько водителей в униформе образовали нечто вроде комитета по встрече, высоко поднимая таблички с чьими-то именами, написанными всеми мыслимыми видами почерка. Лив испытала приступ дежа-вю. Когда неделю с лишним назад девушка приземлилась в Турции, то увидела среди подобных приветственных надписей и свою фамилию — так она впервые встретилась с Габриелем.

Лив пробежала взглядом весь ряд застывших в ожидании лиц, прекрасно сознавая, что Габриеля здесь быть никак не может, но все равно пытаясь отыскать его. Она очень скучала по нему, хотя они и были едва знакомы.

Не обремененная багажом, девушка зашагала к выходу, легко обгоняя других пассажиров. Из-за темноты на улице стеклянные двери превратились в своего рода зеркала, и Лив, подойдя к ним ближе, с трудом смогла узнать себя. Под глазами залегли темные круги, а одежда висела на исхудавшем теле, как на вешалке. Такое впечатление, что улетала из этого аэропорта одна девушка, а вернулась совсем другая. Еще шаг к этому незнакомому отражению, и двери автоматически отворились, отражение пропало, а вместо него возникла темнота ночи, окружившая Лив.

Дик тоже обогнал толпу пассажиров: у него ручной клади не было, как и у Лив, — он не хотел терять возможность быстрого передвижения. Некоторые из тех, кто летел с ними в самолете, едва успев войти в здание аэровокзала, нагрузили себя целыми тоннами разных вещей. Дику это казалось почти равнозначным тому, чтобы заточить себя в тюрьму, мало отличающуюся от настоящей. Сам он предпочитал сохранять способность мгновенно войти куда угодно и выйти оттуда в ту же минуту, не опасаясь потерять что-то или кого-то, — вот это свобода так свобода. Он никогда особо не задумывался над тем, что чувствуют другие, — в противном случае ему вряд ли удавалось бы успешно справляться со своей работой.