Полоса препятствий - Наталья Берзина

– Это еще что? – спросил он, вертя в руках бумажку.

– Я тебе уже говорила, адрес пассии Тышкевича. В регистратуре раздобыла, сказала, что познакомилась с женщиной, подружилась, а адрес потеряла.

– Что мне теперь делать?

– Отомсти! Попробуй надавить на своего бывшего шефа через эту дамочку. У тебя все равно другого выхода нет. Или сваливать из города, или устранять Тышкевича.

Морозов вновь прочел записку. Адрес показался ему знакомым. Вроде бы когда-то он бывал там, причем не один, да… все верно, он ожидал в машине Дэна! И имя Юлия тоже совпадало! Кажется, было связано с подружкой приятеля. Если это одна и та же женщина, то есть шанс рассчитаться с Никитой!

Поймать попутку не составило большого труда. Всю дорогу до города Володя прикидывал, как ему поступить. Ясно, что домой ехать нельзя. Не исключено, что Никита подал заявление в милицию. Значит, придется укрываться у друзей. Попытки связаться с Дэном, к сожалению, оказались безрезультатными. Володя попросил водителя остановиться возле вокзала. Не прошло и пяти минут, как он получил сразу несколько предложений о съемных квартирах. «А почему бы нет?!» – подумал он и, выбрав подходящий вариант, отправился смотреть предлагаемое жилье. То, что квартира располагалась в отдаленном районе, его не пугало. Главное – это наличие телефона! Квартирка оказалась неприглядной, однокомнатной, запущенной до невозможности, но на первое время вполне пригодной для того, чтобы переночевать несколько суток, пока не отыщется вариант получше. Володя согласился. Рассчитавшись за пять суток вперед, бросил сумку и принялся звонить всем знакомым. Спустя два часа картина смерти отца и того, что происходило перед этим, сложилась почти полностью.

В операции по аресту Татьяны Дворецкой Глеб участия не принимал. Была возможность понаблюдать, благо связи в правоохранительных органах еще остались, да только интереса никакого не было. В отличие от Морозова с ней и так все было ясно. Да и не действовала она так активно против Никиты. По-видимому, Глеб чисто по-человечески проникся сочувствием к этому человеку, похожему на тех людей, с которыми его связала жизнь: с друзьями, коллегами, просто товарищами. Эти люди казались ему особенными. Все они сохранили в себе мужество, не сломались, не опустились, а как могли цеплялись за жизнь, карабкались к свету из последних сил, ломая ногти, в кровь сбивая руки, но устояли, выжили и не поплыли по течению, а, напротив, изо дня в день боролись и пусть не всегда, но побеждали. Так сложилось, что Глеб всеми фибрами души не терпел предательства, удара исподтишка, подлого толчка в спину человека, стоящего на краю пропасти, а с такими ситуациями ему приходилось сталкиваться постоянно. По неясным причинам такие понятия, как честь, достоинство, верность данному слову, выветрились из сознания людей. Вместо этого откуда-то извне в их сознание внедрялось приоритетное чувство выгоды и неразборчивости в средствах. Стало нормой подтолкнуть поскользнувшегося, добить упавшего, растолкать всех, чтобы пробиться к кормушке. Воцарил пресловутый закон курятника – столкни ближнего, нагадь на нижнего и заберись повыше. С этим Глеб смириться не мог. Одним из мотивов, подтолкнувшим его вначале на работу в МВД, а затем и к созданию частного сыскного агентства, стало именно желание способствовать торжеству справедливости.

Сразу после смерти Морозова Глеб позвонил Никите. Сообщил ему о результатах и рассказал в подробностях, как происходил последний акт драмы. О том, что Никита едва выжил, он уже знал от лечащего врача и не мог простить себе, что не успел предупредить его об опасности. В тот момент, когда Глеб позвонил, Никита уже лежал в палате, а вокруг него хлопотали врачи.

– Значит, говоришь, сердце у Славика не выдержало? – спросил Никита.

– Да, пакостить всегда легче, чем отвечать за содеянное.

– Одно в этом деле плохо: Ирина осталась одна. А поддержать ее, насколько мне известно, некому.

– С другой стороны, она сильная женщина. Думаю, справится. Понимаешь, Никита, для нее это наименьшее зло. Если основываться на психологическом портрете Ирины, составленном моей женой, то такая женщина даже подлеца не оставила бы в беде. А так – нет его, и руки у Ирины развязаны. Похоронила и забыла, все лучше, чем передачи носить.

– А ты циник, Глеб. Я даже не предполагал, что ты можешь так думать. Все же боюсь, что для женщины в одночасье потерять и мужа и сына – это слишком большой удар. Сам ведь понимаешь, что Владимир не вернется в страну после того, что случилось.

– Да, скорее всего. Спрячется в Европе и носа не покажет. Но ты понимаешь, что Интерпол его разыскивать не станет?

– Это понятно. Так что будет с Ириной?

– Алена с ней поработает, поможет, а там, глядишь, и образуется. На мой взгляд, для нее – не велика потеря. Вор, бабник, преступник – зачем он ей? А так, с глаз долой – из сердца вон.

* * *

Никита последние дни в санатории буквально изнывал от тоски. После разговора с Глебом он окончательно успокоился. Хотя нужно признать, немного сожалел, что лично не разобрался с бывшим школьным другом. Теперь ему невыносимо хотелось поскорее вернуться в город, встретиться с Юлией и серьезно поговорить с ней. Он звонил Юлии каждый день, но старался избегать в разговорах столь важной темы, как чувства. Так, болтали ни о чем. После сердечного приступа врач, Максим Максимович, почти не спускал глаз с Никиты, строго контролировал его состояние и прилагал все усилия, чтобы поскорее поставить своего пациента на ноги. Никита и сам стремился к скорейшему выздоровлению. Выполняя назначения, он поставил перед собой вполне определенную цель – к Юлии должен приехать если не абсолютно здоровый, то, по крайней мере, достаточно крепкий человек, на которого одинокая женщина вполне могла бы положиться. Он был уверен, что для того, чтобы у него с Юлией все получилось, чтобы она согласилась выйти за него замуж, важны не только его положение и достаток, но и физическое здоровье.

Никита не забывал о Юлии ни на секунду. От переполнявших его чувств даже начал писать стихи, неумелые, неуклюжие, они тем не менее давали Никите возможность хоть как-то выразить то, что бушевало в душе. Он никому не показывал того, что получалось, хотя и чувствовал, что привлекает всеобщее внимание, когда, сидя на пляже, задумчиво черкает что-то в тетрадке. Как-то раз рядом с ним присела на скамью пожилая женщина в легком летнем костюме.

– Добрый день! Я вам не помешаю? – спросила она, поглядывая на Никиту поверх больших темных очков.

– Нет, что вы, пожалуйста! – откликнулся он, закрывая тетрадь.

– Вы писатель? – задала она, очевидно, волнующий ее вопрос.

– Нет, так, скорее короткие заметки для себя.

– А я поэтесса.

– Вы издавались? У вас есть книги? – из вежливости поинтересовался Никита.

– Да, – просто ответила женщина. – У меня издано семь сборников стихов. Все они вышли в последние годы. Вообще, по образованию я театральный критик. А стихи начала писать после смерти мужа. Овдовев, я как бы оказалась в вакууме. Дети давно разлетелись. Представляете, одна, в пустой квартире, в центре огромного города. Прежних подруг засосал быт, внуки, я осталась совершенно одна. Переезжать к детям не захотела. Скажите, зачем им капризная старуха? Что, у них своих забот мало? Так я начала писать стихи. Дело в том, что я очень люблю своего мужа. И, невзирая на то что его уже давно нет со мной, я продолжаю жить той любовью, что питала нас все годы совместной жизни. Сорок пять лет мы прожили вместе, душа в душу, и, когда его не стало, я испытала небывалое потрясение. Почти год я не хотела никого видеть. Приходила в парк, смотрела, как струится река и сами собой рождались стихи. Когда уже стало совсем невыносимо от горечи потери, от переполнявших меня чувств, я начала записывать то, что получалось. Незаметно собралось несколько тетрадок. Когда сын приехал меня навестить, он наткнулся на них, похвалил и пообещал попробовать напечатать. Так и началось. За семь лет я издала семь сборников.