Майнеры. Задача византийских генералов - Вильям Цветков

Поезд спешно затормозили, громыхающие вагончики спустили. Смотритель хотел было отдубасить их прямо там, на виду у всех, но увидев рваный ремень, болтающийся на перетертых нитях, гнев его сменился елейной милостью, выразившейся в двух вишневых мороженых, гигантских гамбургерах, медалях «Защитники Золотой Горы» и предмете особого вожделения братьев – настоящих ковбойских шляпах. Взамен выторговал клятвенное обещание никому ничего не говорить. Особенно, родителям. Крис Фрэнкуотерс, отец близнецов, был адвокатом, поэтому Рыжий Билл, смотритель и владелец аттракциона, отделался, в общем, легким испугом.

Дэйв вспомнил ту холодную ясность ума, ему показалось, что бездна вновь смотрит на него мертвыми глазами, только сегодня на кону стояла его собственная жизнь.

Девушка положила перед ним кинжал, довольно длинный, с прямым блестящим лезвием, потом открыла ящик стола и вынула оттуда пистолет с навернутым на дуло глушителем.

Дэйв выбрал пистолет. Иногда он посещал тир и даже пробовал стрелять из настоящего «Глока» 22-й модели с шестнадцатизарядным магазином, а кинжал воткнуть в человека – не так просто, как показывают в кино.

Она кивнула. Вошла вторая девушка и положила его одежду на скамью. Дэйв быстро оделся. Сердце билось, как паровой молот, отдавая в горле неприятным ржавым вкусом. Вкус смерти, – подумал он. Все как тогда.

– Когда все сделаете просто вернитесь сюда, тело оставьте на месте, – сказала она.

Дэйв приоткрыл входную дверь и сразу увидел его. Кажется, американец стоял там же, где и сорок минут назад, – в полутора метрах от витрины антикварной лавки. Он вроде бы что-то внимательно разглядывал.

Не давая себе опомниться, Дэйв быстрым шагом подошел к незнакомцу. Тот успел повернуть голову, в его глазах Дэйв увидел удивление, которое просуществовало всего мгновение, потом они наполнились безжизненным холодом. Человек потянулся ко внутреннему карману, его движения были очень быстрыми, настолько быстрыми, что в другой ситуации Дэйв бы не сообразил, что ему делать. Но сейчас он просто отвел веер и два раза выстрелил прямо в сердце стоящего перед ним человека.

Тот рухнул как срезанный колос, с глухим звуком его череп ударился о тротуарную плитку.

Дэйв сунул пистолет в карман пиджака, дверца массажного салона приоткрылась, он прошмыгнул в нее, повернувшись боком.

Краем глаза Дэйв успел заметить, что пьянчуга, распивавший пиво на скамейке, вскочил как ни в чем ни бывало, подбежал к лежащему на животе человеку, но не для того, чтобы оказать тому первую помощь или вызывать полицию. Схватив тело под мышки, он поволок его в узкий проход между зданиями. Почти сразу из антикварного магазина вышла худая женщина с ведром и щеткой. Она тщательно обработала плитку, потом окатила ее водой, которая с шипением потекла в решетчатый люк. В ста метрах от этого места на стойке бара перед двумя полицейскими, неспешно потягивающими крепкий черный кофе, появился пухлый белый конверт.

Дэйв прошел обратно в комнату, где его ждала гейша. Он положил пистолет на столик, рядом с ним – веер. Он был совершенно спокоен.

– Что теперь? – спросил он.

– Будем пить чай, Дэйв-сан, – ответила она, подвигая заварник и миниатюрные чашечки на блюдцах с головами красных драконов. – Меня зовут Кумико.

– Выключи все мониторы, – сказал Ларин. – Только утром их надо включить обратно, она ведь это точно заметит.

Класс заполнился мощным равномерным гудением, как будто рой пчел висел на невидимой лужайке. Ларин понятия не имел, как гудят видеокарты под нагрузкой, когда вся вычислительная мощь гоночного симулятора GTA IV обрабатывается в реальном времени. Здесь же был не симулятор, а сложнейшие математические расчеты из области криптографии, полностью загрузившие все двадцать четыре видеокарты – подарок мясного короля, папаши Вадика Успенского.

В первой декаде марта погода в Москве, как правило, очень неустойчивая: днем воздух разогревается, если солнце не скрыто за облаками, ночью же, чаще всего – заморозки, поэтому школы отапливают вплоть до мая, пока восемь градусов среднесуточной температуры не станут нормой.

Прошло две или три минуты, Ларин почувствовал, как пот стекает по его спине.

– Вам тоже кажется, что мы сейчас угорим? – спросил Скоков, снимая толстовку. Его светло-серая всесезонная куртка Adventure уже валялась на первой парте. – Как, по-вашему, это нормально? Или сходить за огнетушителем?

Гул в классе стоял такой, что современная пластиковая доска во всю стену мелко вибрировала, Ларин положил на нее кисти обеих рук, чтобы немного охладиться, но они тут же прилипли к теплой гудящей поверхности.

– Жара, – сказал он. – Открывай быстрее окна, иначе карты сгорят.

Скоков бросился откручивать ручки, распахивать настежь каждое из шести прозрачных пластиковых окон, – открывая их вовнутрь, он подумал, хорошо, что исчез обычай заклеивать створки бумажной лентой на зиму, иначе как Ларин объяснит, что тут творилось ночью, если его вдруг спросят.

В класс ворвался ночной мартовский холод, гудение, готовое вот-вот разорвать корпуса компьютеров, улеглось.

– А что будет летом? – спросил Скоков.

– Погоди еще до лета, – ответил Ларин, глядя на экран учительского компьютера. – Еще дожить нужно…

– Есть сомнения? – Скоков высунулся из окна, в уголке его рта появилась сигарета.

– Слышал, сегодня ночью рванула АЭС в Японии?

Скоков закашлялся дымом.

– Правда, что ли? Сильно рванула, как Чернобыль?

– Насчет Чернобыля не скажу, но авария сильная, радиация превышена в двадцать раз. Так что, не говори гоп, пока не перепрыгнешь.

– У нас же нет ядерных реакторов, чего нам волноваться.

– Еще как есть, причем прямо тут, в Москве.

– Не знал. Ну и ладно. Нужно о себе думать.

– Ты прав.

– У нас сегодня футбол с «А» классом. Придете поболеть?

Ларин вспомнил плакат, висящий на первом этаже фойе школы, на нем кособокий футболист, неестественно задравший худую ногу, явно промахивается по зеленому мячу, сидящие на трибунах болельщики все как один подняли тощие руки, на их лицах растянулись неестественные улыбки от уха до уха, символизирующие, по замыслу художника, торжество здорового образа жизни.

Рисовал кто-то из «А» класса, потому что команда справа, именуемая большим черным «10Б» над хилыми воротами, выглядела как жалкая кучка идиотов, рассеянных по полю в хаотичном порядке, левая же команда представляла собой стройный ряд игроков, стоящих каждый на своем месте, – так обычно рисует тренер расстановку в игровом плане.

И неважно, что единственным, кто имел прямое отношение к профессиональному футболу в школе – был отец Андрея Хвороста из 10-Б, а, следовательно, и сам Андрей.

– Они вас разорвут на мелкие сочные кусочки и сожрут, – сказал Ларин. – Не обижайся. Там же этот, как его… Житко у них.