Контрразведчик на Западенщине. Генерал КГБ вспоминает - Василий Ефимович Грачев

все то, что нам было известно. И вот, о ужас, «Данилко» признается: вызвавший его к себе американец, хорошо говоривший на русском языке, стал убеждать его, что взаимоотношение западных союзников с Советским Союзом крайне обострились и в ближайшее время с ним начнется война. Поэтому, чтобы заслужить достойную и гарантированно обеспеченную жизнь в Америке, «Данилко» предназначалось дать согласие воевать на стороне Америки или принять обязательство: вернуться на Родину, а после призыва в армию разъяснять сослуживцам невозможность добиться победы над армиями союзников – США, Англии и других, склонить как можно больше сослуживцев к сдаче в плен и сообщить командованию о выполненном задании. Причем «Данилко» утверждал, что никаких письменных обязательств он не давал, а репатриировавшись и поняв, что никакой войны не будет, оценил действия американцев пустой болтовней. Не вдаваясь в дальнейшие подробности объяснений «Данилко», выявлялись обстоятельства, при которых его деяние, сходное по своим внешним признакам с изменой Родине, не являлось общественно-опасным и исключает наличие в содеянном состава преступления, предусмотренного статьей 58 УК РСФСР, и оформление его задержания. Разъяснив недопустимость разглашения состоявшейся беседы, получил от него соответствующую подписку и отпустил в казарму. Переживая, что мои действия не будут одобрены И. С. Ходченковым, сразу же встретился со старшим следователем отдела капитаном Н. П. Портновым. Признав, что все сделано правильно, но надо тщательно допросить «Данилко», предупредив об ответственности за дачу ложных показаний, вынести постановление об отказе в производстве предварительного следствия и отобрать подписку о неразглашении допроса органами КГБ, а также обязательстве немедленно сообщить им, если от имени его контактов с американцем кто-то попытается с ним связаться. О таком решении вместе с Наумом Исаевичем доложили начальнику И. С. Ходченко. Первой его реакцией стало удивленно произнесенное: «А что, арестовать его не за что?». Получив обстоятельные разъяснения Н. И. Портнова, поручил ему юридически обоснованно оформить принятое решение. А меня, поблагодарив за решительность и настойчивость в работе, предостерег, что по столь острому вопросу лучше было предварительно посоветоваться со следователем и доложить мне.

В общем итоге работа в среде репатриантов из американской зоны оккупации в Германии к периоду их демобилизации из армии закончилась выявлением еще двух их вербовок, идентичных с «Данилко». Следующим за ним был «Олекса» – родом из Ростовской области, со средним образованием. На него поступили данные вполне сходные с реализованными на «Данилко». Все замыкалось в одном и том же круге. Приняв решение о реализации их, начальник отдела провел беседу с «Олекса» сам в моем присутствии. И ничего большего, несмотря на свой гибкий тактический опыт, на что безусловно рассчитывал Иван Семенович, от «Олекса» не добился. Процессуальное оформление его признания о полученном от американцев задании окончательно закрепил старший следователь отдела. Аналогичными действиями начальник отдела решил сам реализовать и тождественные материалы, полученные от «Захарова» на «Егора», уроженца Сталинградской (Волгоградской) области, с 8-классным образованием, в американском лагере перемещенных лиц находился как бывший военнопленный. Однако длительная беседа с ним завершилась лишь признанием того, что он действительно давал согласие на выезд в США, но потом от такого намерения отказался сам и никаких поручений от американцев не получал. «Егор» непоколебимо стоял на своем, и И. С. Ходченков приказал мне оформить в штабе полка необходимые документы на его демобилизацию, согласовав это с командиром полка И. Ф. Помазковым, и лично отправить поездом к месту постоянного жительства, выслав материалы оперативной проверки на него в УКГБ области. Через непродолжительное время оттуда поступил запрос, в котором сообщалось о том, что «Егор» ими арестован по подозрению в измене Родине и просили допросить нескольких военнослужащих, которых он называл, как поддерживавших с ним в 7-м полку близкие отношения, о том, что он им рассказывал об обстоятельствах пленения немцами и как объяснял имевшееся у него в американском лагере желание выехать на жительство в Америку. Проверенными старшим следователем допросами, дополнительных материалов для квалификации измены Родины и антисоветской агитации, которые надеялись добыть инициаторы допроса, получено не было. Больше запросов не поступило, и мне неизвестно, был ли он привлечен к уголовной ответственности или нет. Однако, поступление запроса породило у старшего оперуполномоченного 7-го полка капитана Шаравина, уволенного в запас Министерства Обороны, а также у заместителя начальника отдела майора Д. П. Булавенко мнение: дела на «Данилко» и «Олекса» можно бы тоже завершить арестами. При этом меня упрекали в том, что не использовал агента «Захарова» для выполнения легендированных заданий на проявление ими в присутствии свидетелей, вполне вероятных по их мнению, проамериканских восхвалений, чтобы создать условия для их документации, как антисоветскую агитацию. Из их высказываний проскальзывала обида тем, что они были отстранены начальником от этой работы. Прежние добрые отношения с Диной Петровной изменились на почти отчужденные после того, как застав нас вместе за отработкой документа, начальник в категорической форме сказал: «Дина Петровна, прекратите использовать Грачева для исполнения своих служебных обязанностей». – «Иван Семенович, дело у нас общее, Васенька всегда мне поможет и Вам ни к чему вмешиваться», – ответила она. Не знаю, какой разговор между ними был после наедине, но Дина Петровна меня не стала замечать. Видимо, по ее наводке, мнение о возможности доведения дел до ареста фигурантов перенеслось в УКР округа и именно по этому вопросу меня приглашал на беседу начальник 2 отдела подполковник Кукеев Алексей Афанасьевич. Всем, как мог, старался доказать то, что вдалбливалось нам подполковником Сивуда на фронтовых курсах: легендированная линия поведения является оправданной на выяснение вопросов, связанных с выявлением подозрений в совершенном преступлении, а если подталкивает на его совершение или активизацию – это провокация (вспомним ее сущность по истории КПСС в правовой провокации попа Гапона). В конце концов нервотрепка для меня, а еще в большей мере для начальника, под которого его недруги хотели что-то накопать, к общему удовлетворению прекратилась. Нравственная ответственность за свои поступки всегда проявлялась как неотъемлемая часть многогранного понятия совестливость. Есть совесть – есть человек, нет совести – … Именно совесть всегда удерживала человека и коллективы в целом на достойном плаву. Так и в нашем коллективе. Думаю, что именно на ее основе общими усилиями удалось отстоять честность и законность в проведенной контрразведывательной работе по репатриантам из американской зоны оккупации в Германии, ее активными мерами получить важный результат, не показушный, а реальный, подтверждающий существование приведенной мной в предисловии так называемой «немыслимой операции», разработанной английскими военными и одобренной как Премьер-министром Англии Черчиллем, так и только ставшим Президентом США Труменом, предусматривавшей, немного-немало, предательское поражение Советской Армии их войсками (бывшими союзниками) с использованием всего недобитого фашистского сброда. Доказать, что подготовка этой акции в спешном порядке велась в период