О том, чего мы не можем знать. Путешествие к рубежам знаний - Маркус Дю Сотой

Однако мне пришлось расстаться с такой интуитивной верой в существование объектов до измерения, когда я прочитал о замечательной теореме Белла, которую открыл в 1964 г. североирландский физик Джон Белл. Его теорема объяснила, почему некоторые свойства частицы не могут существовать до того, как они будут измерены. Если попытаться заставить их существовать до измерения, приходишь к противоречию. Как показал Белл, поскольку система не знает заранее, какие именно измерения мы решим произвести, то присвоить свойствам значения, которые учли бы все возможные измерения, невозможно без получения результатов, противоречащих известным нам теоретическим и экспериментальным данным. Это все равно что решать головоломку судоку, которая содержит ошибку. Как ни старайся вписать во все клетки правильные значения, все равно получается столбец или строка, содержащие два одинаковых числа.

Поскольку с математической точки зрения теорема Белла совершенно неопровержима, мне пришлось согласиться с тем, что измерение, по-видимому, действительно создает свойства частицы. Но у меня все еще остаются сильные сомнения в том, что результат акта измерения столь случаен, как уверяет нас современная теория.

Теорема Белла означает, что следует смириться с неизбежным и признать, что квантовая игральная кость не брошена, пока на нее никто не смотрит. Только измерение останавливает качение кости и заставляет ее решить, какой стороной она выпала. Но так ли случаен результат, как предполагает квантовая физика? Я знаю, что поведение моей игральной кости из казино на самом деле не вполне случайно. То, какой стороной падает кость, в конечном счете определяет некий физический механизм. Я подозреваю, что дело может обстоять таким же образом и с излучением моей банки урана.

Признаюсь, что у меня есть тайное подозрение, что квантовая физика – лишь временный мостик на пути к более полному пониманию поведения фундаментальных частиц. Наверняка, как и в случае игральной кости, должен существовать какой-то механизм, решающий, когда кусок радиоактивного урана испустит очередную альфа-частицу или в какой участок детектора попадет электрон, пролетевший через двойную щель.

Эйнштейн явно придерживался того же мнения, что и выражает его знаменитое высказывание:

Он считал, что за этой завесой, которая кажется нам непроницаемой, должна скрываться какая-то объективная реальность. Он верил, что должны существовать еще меньшие шестеренки, определяющие результаты измерений, даже если мы и не в состоянии до них добраться.

Повторюсь, что в этом отношении я согласен с Эйнштейном. Я уверен, что существует какой-то внутренний механизм – даже если он пока что нам и неизвестен, – который определяет результат, взаимодействуя с измерительным прибором. Я готов признать, что такой механизм может производить результаты, соответствующие модели случайности, так же как моя игральная кость. Но что-то, определяющее эти результаты, должно существовать. Может быть, в частицах находящегося в моей банке урана установлены микроскопические часы: если в момент измерения секундная стрелка находится между 0 и 30, то уран испускает излучение; если стрелка находится между 30 и 60, то излучение не регистрируется.

Если такие внутренние часы существуют, то, как мы увидим далее, они должны представлять собой в высшей степени замечательный механизм, причем противоречащий другому аспекту здравого смысла. Мне кажется, что такой механизм должен располагаться вблизи банки с ураном. Он может быть внутри частиц, содержащихся в уране, и быть так мал, что мы не сможем его увидеть. Возможно, мы никогда не сумеем его исследовать. Проблема заключается в том, что сценарий, впервые придуманный Эйнштейном и его коллегами Борисом Подольским и Натаном Розеном, показал, что, если бы такой механизм существовал, его можно было бы переместить хоть на другой край Вселенной и расположить сколь угодно далеко от моего куска урана. Возможно, это и так, но представляется весьма удивительным, что если нечто подобное скрытым часам, которые принимают решение о моменте испускания ураном альфа-частицы, существует, то оно представляет собой механизм, охватывающий всю Вселенную.

Сценарий, который предложили Эйнштейн, Подольский и Розен, использует идею так называемой «квантовой зацепленности»[65]. Можно создать две частицы, свойства которых коррелируют в том смысле, что измерение свойств одной из частиц заставляет вторую соответствовать этим результатам. В качестве аналога можно представить себе ситуацию с двумя игральными костями, устроенными так, что, когда на одной из них выпадает шестерка, вторая должна упасть таким же образом. Изготовить пару таких взаимно зацепленных кубиков было бы довольно трудно – именно потому, что механизм, определяющий, как выпадет кость, управляется ее взаимодействием с локальными условиями и кажется невозможным понять, как он может управлять поведением второй кости. Однако в квантовой физике создание таких зацепленных и взаимозависимых частиц вполне возможно, но свойства скрытого механизма, определяющие поведение таких зацепленных частиц в случае измерения, чрезвычайно странны.

Чтобы продемонстрировать удивительную нелокальную природу такого механизма – если он вообще существует, – предположим, что две зацепленные квантовые кости отправлены на противоположные концы Вселенной. При измерении первой из квантовых костей она должна решить, какая грань на ней выпала, и это решение мгновенно определяет, какая грань выпала на второй кости, находящейся на другом краю Вселенной. Некоторых ученых, в том числе и Эйнштейна, сильно беспокоило такое «пугающее» дистанционное действие. Эйнштейн считал, что результат броска кости может быть каким-то образом определен заранее, до отправления частиц на противоположные концы Вселенной. Но это было до того, как Белл доказал свою теорему, которая утверждает, что установить свойства квантовой частицы до измерения невозможно. Не забываем: измерение есть творение.

Наибольшие трудности вызывает понимание того, как такое творение, произведенное на одном конце Вселенной, может мгновенно создать новое состояние второй частицы, находящееся на противоположном краю. Если тут действует какой-то внутренний механизм, определяющий результат измерения для второй частицы, то такой механизм воздействует на то, что происходит на другом краю Вселенной. Он не может быть локализован. Такой механизм просто не может быть вставлен внутрь частицы.

Эйнштейн и раньше высказывал озабоченность «пугающим действием на расстоянии», говоря об опыте с двойной щелью. Как фотопластинка может знать, что она не должна регистрировать электрон в одной точке, если он должен быть обнаружен в другой? Как кажется, происходит мгновенное редуцирование волновой функции, причем какой-либо каскадный эффект из точки наблюдения по остальной поверхности пластины отсутствует.