Ее величество кошка - Бернард Вербер

– Думаю, у них есть подъемный мост, прямо как в средневековом замке.

Роман внимательно смотрит в бинокль.

– Дождемся ночи, – говорит он. – Тогда мы сможем проникнуть внутрь.

Он теребит бинокль.

– Я так рада, что вы согласились спасти наших товарищей на острове Сите! – говорю я ему.

– Учти, Бастет, я ничего не гарантирую: колючая проволока колючей проволокой, а откуда брать электричество? Дело не исчерпывается оборонительной линией, надо еще придумать, как обеспечить электропитание или сбежать.

Я внимательно изучаю человека в синих очках, умеющего предвидеть трудности, о которых я и понятия не имела.

– Сбежать? У вас есть предложения?

– Вот ты, Бастет, покинула же каким-то образом остров Сите! Как у тебя это получилось?

– Мы улетели на монгольфьере.

– На чем?!

– На монгольфьере – шаре, наполняемом горячим воздухом. Кажется, его придумали вы, люди?

Он улыбается:

– Гениально! Блестящий ход!

– Но нас было всего трое: Натали и две кошки. А сбежать всем – значит забрать с собой сотни кошек и десятки людей.

Роман прикусывает губу, крепко задумавшись.

– Раз так, надо бы построить монгольфьер гораздо большего размера, причем с системой управления. Есть и такие, зовутся дирижаблями. В свое время их наделали сотни. Эти цеппелины смогли переносить десятки людей на большие расстояния.

– Думаете, мы сможем построить такой цеппелин, чтобы спасти людей и кошек с острова Сите?

– Почему нет? В ЭОАЗР есть чертежи цеппелинов, а в Университете Орсе хранятся необходимые материалы: гелий и армированное волокно кевлар. Надо будет еще сделать гондолу из стекловолокна.

Я со вздохом говорю:

– Но мы возвращаемся к той же проблеме: сперва надо завладеть ЭОАЗР.

Наконец становится темно. Я предлагаю Роману перейти к делу:

– Я готова. Вам всего-то и надо, что перебросить меня через ров. Дальше я сама.

– Нет, ты же не знаешь Кристофа. И ЭОАЗР не найдешь, если он кому-то передал флешку. Придется пробираться туда вдвоем. Не волнуйся, Бастет, я все предусмотрел. У меня есть инфракрасный бинокль, позволяющий по-кошачьи видеть в темноте.

Он достает из рюкзака странный прибор.

– Откуда вы знаете, в каком направлении идти?

Он подмигивает:

– Я предвидел такую загвоздку и прихватил радиомаяк. Он подключается через вайфай или блютус. Вайфай исключен, для него нужен интернет, но блютус от интернета не зависит. Находясь в нескольких десятках метров от флешки с ЭОАЗР, мы сможем ее засечь.

– А что вы припасли для преодоления рва?

– Прыжок с шестом – длинной палкой. С ее помощью можно прыгнуть высоко и довольно далеко.

– Звучит не очень…

– Спокойно, Бастет, я занимался этим спортом в лицее.

Он находит длинный сук и очищает его от листвы. Закончив приготовления, мы подходим ко рву. На наше счастье, ров никто не охраняет.

Запах соляной кислоты очень резкий. Я стараюсь не дышать и прячусь в рюкзаке.

Роман Уэллс разбегается и при помощи шеста возносится над рвом. Мы летим над дымящейся зеленой жижей.

Лишь бы получилось!

Роман мягко приземляется на другом берегу. Я тихонько чихаю от вони. Роман жестом требует тишины.

Вход перегорожен мешками с песком, но и здесь, на наше счастье, никого нет, и мы преодолеваем преграду.

В цеху мы видим огромные машины с тянущимися к потолку трубами. На полу и в проходах лежат и спят, громко храпя, сотни бородачей.

От религиозных фанатиков сильнее, чем от ученых, пахнет потом и салом.

Мой вывод: война куда меньше побуждает соблюдать гигиену, чем наука.

У меня маниакальное пристрастие к чистоте, она – первый критерий, по которому я сужу о других.

Мы бесшумно крадемся дальше. Повсюду валяется оружие: винтовки, кинжалы, сабли, копья. Роман достает смартфон, чтоб поймать сигнал радиомаяка «Энциклопедии».

Один из углов цеха вызывает у него интерес, и он направляется туда. Там спит пузатый толстяк – видимо, вожак фанатиков. Никогда не видела таких обрюзгших людей, никогда не улавливала такого сильного запаха пота. Настоящий сальный шар с длинной черной головой!

Толстяк унизал свою шею несколькими золотыми цепями, на одной из них висит темно-синяя флешка со звездочкой – накопитель с ЭОАЗР.

Роман медленно подходит к нему. Я караулю, пока он осторожно наклоняется и бесшумно, задержав дыхание, снимает флешку с шеи толстяка.

Мой спутник молча прячет бесценный предмет, пятится – и наступает мне на хвост. Не знаю, как вы, а я мало что ненавижу так же сильно, как подобное обращение с моим хвостом.

Люди лишены этого полезного приспособления и, очевидно, не отдают себе отчета, что чувствуем в таких ситуациях мы, кошки. Все просто: ты лишаешься способности думать и не можешь сдержаться. Во всяком случае, лично я, невзирая на максимальную осторожность, которую сейчас нужно соблюдать, сдержаться не могу.

Боль совершенно невыносимая, и я издаю истошный вопль.

В 1941 году шах Мохаммед Реза Пехлеви занимает трон Ирана после отречения его отца от власти. Он немедленно запускает программу модернизации страны: строит школы и университеты, проводит политику промышленного развития, строит порты для приема нефтяных танкеров. Женщинам разрешают получать образование.

В 1976 году происходит «белая революция». Шах отменяет систему землевладения, выгодную крупным землевладельцам, и перераспределяет землю в пользу мелких крестьян. Доходы мулл, владевших большими наделами, падают, и они плетут заговоры по свержению власти.

Другим следствием политики модернизации стало появление класса образованной буржуазии, выступающей за ускорение демократизации и дальнейший прогресс.

Шах оказывается между двух огней: духовенством, управляющим самым темным и бедным населением, и нетерпеливым студенчеством, желающим либерализации на манер европейских стран.

Пережив несколько покушений, шах пытается удержаться у власти при помощи политики закручивания гаек с опорой на свою личную полицию.

В 1978 году студенты выходят на улицы. В 1979 году правительство шаха бежит из страны, власть берет 77-летний аятолла Хомейни, провозглашающий себя верховным вождем.

Иран, готовившийся к постепенному переходу от монархического к демократическому правлению, превращается в теократию (государство, управляемое духовенством) без оппозиции и свободы печати, с всесильной религиозной полицией. Шиизм становится государственной религией.