Призови сокола - Мэгги Стивотер

Она спросила:

– Вы всё это сами сделали?

– Всё, что есть в доме, – ответила старушка и потянулась за яркой банкой, стоявшей на ярком столике.

Фарух-Лейн вздрогнула, когда та открыла крышку, но старушка всего лишь показала им содержимое.

– Не бойтесь, это не собачье печенье, – сказала она и весело рассмеялась собственной шутке.

Тогда Фарух-Лейн отчетливо увидела то, что мельком заметила минуту назад. У женщины был вставной зуб. И он точно так же переливался всеми цветами радуги, как и предмет на кухонном столе. Выдуманный вставной зуб.

Она ощутила прилив адреналина. Никакой мысли за ним не последовало. Только бурлящее тепло, которое охватило тело. Они нашли Зета.

Человека, который выносил разные предметы из снов.

Они это сделали.

Старушка погрозила банкой Парцифалю.

– Я испекла его вчера.

К изумлению Фарух-Лейн, Парцифаль взял одну штучку. И ей пришлось сделать то же самое.

– Вам что-нибудь тут нравится? – спросила женщина, когда Парцифаль пробно откусил.

Фарух-Лейн ничего не понравилось, но, тем не менее, она потратила на коврик часть средств, выданных на закупки на Волшебном базаре. Она сама не понимала, зачем его купила. Наверное, запаниковала. Надо было что-то сделать. И она выбрала коврик. Она успела подумать, что чайники разобьются. Хотя какая разница, она ведь не собиралась их сохранять.

– Еще? – предложила старушка.

Парцифаль взял вторую печеньку. Фарух-Лейн с момента знакомства не видела, чтобы он столько ел за один присест. Он не поблагодарил, но старушка Зет улыбнулась ему так ласково, словно услышала «спасибо», и сказала:

– И еще одну на дорожку.

Вернувшись в машину, Парцифаль съел третье печенье, пока Фарух-Лейн впихивала коврик на заднее сиденье.

Потом они посидели молча.

– Она очень старая, – сказал Парцифаль.

– Знаю.

– Она не устроит конец света.

– Знаю.

Парцифаль наблюдал, как Фарух-Лейн достает телефон.

– Тогда что вы делаете?

– Я обязана сообщить, что мы нашли Зета, Парцифаль.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Они ее убьют!

– Я скажу, что она не представляет угрозы, – произнесла Фарух-Лейн. – Но я обязана сообщить.

– Они ее УБЬЮТ!

Парцифаль начал волноваться. Он сжал костлявые руки в кулаки, положил их на костлявые коленки и начал покачиваться туда-сюда, глядя на дом. Фарух-Лейн и сама чувствовала себя нехорошо; адреналин отхлынул, а это всегда приносило неприятные ощущения.

Она сказала:

– Парцифаль, они и без того думают, что я, возможно, на стороне Зетов из-за своего брата. Я знаю, что они проверяют меня и я не выдерживаю проверки. Я скажу им, что она просто старушка. Они не станут убивать старушку.

Он схватился за дверную ручку и стиснул ее с такой силой, что пальцы у него стали цвета кости – не так, как будто Парцифаль хотел вылезти из машины, а так, как будто он удерживался, чтобы не улететь.

Фарух-Лейн продолжала:

– Ты и сам не внушаешь доверия, знаешь ли. Почему ты не хочешь, чтобы я сообщила про Зета? Им это не понравится.

Она позвонила Локу.

До конца дня они с Парцифалем не разговаривали.

Ведь речь идет о конце света, сказала она себе.

Возможно, подумала Хеннесси, это еще не конец света.

У нее были смешанные чувства.

– Люди вроде твоей матери рождены для того, чтобы умереть молодыми, – сказал ей некогда отец, поскольку не приходилось сомневаться, что его дочь БЫЛА человеком вроде своей матери. – Я знал это, еще до того как женился. Такие сгорают быстро и ярко. Они волнующи. Опасны. Изумительны. Всегда едут по внутреннему кругу. Жмут на газ, пока не врежутся. Я это знал. Все мне говорили.

Вообще-то он разговаривал не с Хеннесси, а с Джордан, которую принимал за Хеннесси, но Хеннесси пряталась под столом в гостиной и все слышала. В любом случае, не то чтобы это было потрясающее откровение. Просто беседа за столом, старые военные байки.

– И все-таки я на ней женился, – продолжал отец. – И не пожалел об этом, хотя она была как «Понтиак». На некоторых машинах достаточно проехаться один раз.

Отца Хеннесси звали Билл Дауэр, он был гонщиком и делал модели автомобилей. Изъяснялся он гоночными метафорами. До встречи с Биллом Дауэром казалось немыслимым увлечься гонками, а после встречи об этом было невозможно забыть.

Мать Хеннесси звали Дж. Х. Хеннесси, для друзей – Джей, хотя было ясно, что это не имя, а просто первая буква. Хеннеси так и не выяснила, как мать звали на самом деле. Журналисты тоже, невзирая на все усилия. Они предположили, что, возможно, у нее и не было никакого имени, начинавшегося на «Дж». Возможно, сказали одни, это что-то вроде псевдонима, выдуманной личности. Возможно, говорили другие, она вообще никогда не существовала. Возможно, гадали третьи, это была творческая группа, которая создавала произведения искусства под именем «Дж. Х. Хеннесси», вот почему о ней ничего толком не удалось узнать. Возможно, женщина, которая появлялась на мероприятиях, всего лишь изображала Дж. Х. Хеннесси. Бэнкси выставочного мира.

Но она была настоящей.

Те, кому довелось с ней жить, в этом не сомневались.

У Хеннесси зазвонил телефон. Она наблюдала, как он прыгает и скачет по бетонной ступеньке, прежде чем упасть на следующую. Там он улегся экраном вниз и мрачно загудел. Она не стала его подбирать.

Близился вечер. В доме одного молодого человека в Александрии недавно было совершено преступление; несколько женщин высадили окно, украли картину и заделали за собой разбитое стекло. Теперь Хеннесси и «Темная леди» находились на ступеньках Национальной гавани, одни, не считая двух-трех молодых профессионалов и солнца – все вышеупомянутые рысцой направлялись по своим делам. Впереди маячило «Пробуждение» Сьюарда Джонсона, двадцатиметровая статуя мужчины, восстающего из песка. Или наоборот, он тонул. Если не знать названия скульптуры, можно было подумать, что эти цепляющиеся руки и отчаянное лицо засасывает в недра земли.

Хеннесси медлила.

Она вытерла нос тыльной стороной руки и отстраненно изучила измазанные чернотой костяшки. Недавно она видела то, что считалось суперчерным цветом. Сингулярный черный, так он назывался. Им покрыли платье, и оно стало таким черным, что все, скрытое под ним, утратило иные характеристики, кроме черноты; ни глубоких теней, ни тонких нюансов. Получился силуэт платья, лишенный всякой сложности. Сингулярный черный, по сути, не был краской, это была какая-то нанохрень, крошечные частицы, которые поглощали девяносто с чем-то процентов окружающего света. НАСА пользовалось им для окраски скафандров, чтобы пришельцы не заметили космонавтов, ну или типа того. Хеннесси хотела раздобыть немного для Джордан на день рожденья, а потом выяснила, что сингулярный черный следует наносить в пятьдесят слоев и сушить при температуре в шестьсот градусов – и все равно его можно будет стереть пальцем. Только НАСА могло примириться с такой фигней.