Разговор со своими - Татьяна Александровна Правдина

просила вам сказать три слова – спасибо и вы же обещали!» Имеется в виду сказанное мной по телефону: «Приеду обязательно». Все бросаю и еду. Очень волнуюсь, обе ведь старые, а вдруг не понравимся друг другу? Сойти с ума!

С тех пор в каждой из нас чувство настоящей близости. Смею так говорить, потому что именно благодаря этому чувству разговариваем открыто, не стесняясь выражать свои ощущения.

Еще был праздник – когда вышла вторая книга, с моей подачи в Москве, в Доме литераторов, организовали презентацию. Не лучшим образом себя чувствуя, Тамара сдалась на уговоры и с помощью племянников приехала!

Собралась настоящая, увы, немногочисленная (собрались в малом, но набитом зале) интеллигентская компания. Говорили изумительно. По окончании не хочется расходиться, надо же выпить! И очень усталая Тамарочка соглашается на мои и племянников уговоры. Артисты сделаны из другого состава клеток, еще раз в этом убедилась! Незабываемый вечер!

Когда кто-нибудь из людей, которым доверяю, едет в Питер, делаю им подарок: посылаю к Тамаре (с ее позволения, конечно). Просто даже видеть ее – послание свыше…

С Кирой Теверовской познакомилась поближе – когда была в Израиле, съездила по ее приглашению к ней в Афулу. Тоже подарок судьбы!

Еще мечтаю, чтобы режиссер талантливый и с теплокровной душой сделал с хорошими артистами сериал по «Сапожку»! Обрыдается весь мир! И «Оскара» получит…

Глава 41

Обожаемый город

Одесса. – Съемки «Ветра в городе». – Просмотр и потрясение. – Одесские друзья: Астаховы, Великановы. – Одесские речения. – Художник Ося Островский. – Борис Давидович Литвак и его Дом с Ангелом.

Были ли люди, не любившие Гердта? Думаю, да. Один приходит на ум сразу: директор театра Образцова Миклишанский, внешне вежливый, но написавший кляузу в КГБ. Еще, конечно, антисемиты в чиновничьей среде; их имен, слава богу, не знаю.

А всенародная любовь была, я о ней рассказывала. Но так, как его, уже называя Зямой, любили в Одессе, ни с чем не сравнить. Даже с Израилем, где было трудно ходить с ним пешком, потому что собиралась толпа: «Вы не насовсем? Почему? Оставайтесь!»

Но и Зяма платил Одессе безмерной любовью. Свой родной Себеж любил, старался бывать, а ради Одессы отменял все. В 1995 году он получил два очень лестных и выгодных предложения поехать в Америку. Отказался, ссылаясь на недомогание, а в конце холодного ноября мгновенно согласился сниматься в фильме какого-то молодого грека в роли директора цирка при сносном, но не очень интересном сценарии. «Почему?» – «Съемки же в Одессе!» Я: «Сценарий ведь не очень…» Зяма: «Я знаю, как сыграть, стыдно не будет». Я опять: «Декабрь, в Одессе тоже холодно и сыро!» – «Ничего, возьмем побольше шерстяного!» И ведь поехали…

Поселили на Пушкинской, в гостинице «Красная», люкс, но холодрыга лютая! По-моему, собрали обогреватели со всего отеля. Горничные иначе, чем «рыбонька вы наш», не обращались, взяв пример с Привоза, где уговаривали взять арбуз, помидоры – без денег, как гостинец. Таксисты брали плату после уговоров.

Настроение – великое дело! Зяма, будучи не очень уже здоровым, был в дивном настроении, ни на что не жаловался, а только радовался одесситам.

Фильм – «Ветер в городе» – сняли и расстались, поехав по домам встречать Новый год, с тем что озвучание будет весной и в Москве.

История печальная: озвучивать собрались в конце августа – сентябре 1996 года. Зяма уже выезжать на студию не мог и велел найти кого-нибудь с мало-мальски похожим голосом. Дальше ни Зяма до конца дней (18 ноября 1996 года), ни я о фильме не вспоминали, не до этого было…

В начале лета следующего года в Москве был кинофестиваль. Мне позвонили и попросили прийти на предфестивальный просмотр «Ветра в городе». Полностью забыв историю с фильмом, приехала одна, посадили в зал. Я, конечно, очень здоровая баба – начался фильм, появился Гердт и заговорил не своим голосом. И я в первый раз поняла, что его нет. Я не закричала, не заплакала, а застыла, окаменев. Кончилось, я вышла, сказала, что позвоню. Сидела в машине больше часа, не могла пошевелиться.

Наверно, когда я вышла из зала, у меня был вид, который киношников напугал: когда я позвонила, они послушали меня и не отдали фильм в показ. Я объяснила им свое состояние и сказала, что будет провал у зрителей и негодование, потому что Гердт без своего голоса приведет их, как меня, к сердечному приступу.

Гердты и Астаховы. Одесса

До той зимней поездки мы бывали в Одессе очень часто: и на съемках двух фильмов по Бабелю, где Зяма играл Арье Лейба, и на «Юморинах», и просто для встреч с друзьями.

* * *

Астаховы – Аркадий и Галя, любимые всей Одессой. Он – эстрадник, и отсюда давнее знакомство с Гердтом. Конферансье, много работавший с Карцевым и Ильченко. Не любил выступать в зале филармонии – всегда шутил:

«Надо додуматься – в помещении биржи, построенной так, чтобы стоящий в метре от говорящего его не слышал, сделать филармонию!» Приезжали к нам в Москву. В Одессе дружили с нашими близкими друзьями – Великановыми.

Полина Великанова в гостях у Гердтов

Кирилл Антонович (Котя) и Полина Георгиевна (Поля) Великановы, мама Коти Любочка – известные всей Одессе врачи. Любочка, психиатр, когда сын привел юную красавицу Полю, приказала ему жениться, сделала ее не только дочкой, но и психиатром – кандидатом наук. А Котя стал знаменитым урологом, учеником знаменитого московского профессора Лопаткина. Два сына, Антон и Сергей, соответственно Тоник и Гуня, тоже стали хирургом и урологом.

С этой семьей дружили очень тесно. Бывали в квартире в городе, большой и уютной, но чаще на даче, на тринадцатой станции Фонтана. Дом открытый, гости, сказочно вкусная еда, дети со всей округи. Гуня сидит на дереве, Любочка (бабушка) просит слезно:

– Гуня, слезь, умоляю!

Никакого ответа. Продолжает, махнув рукой:

– А, стану я докладывать свое здоровье до твоего поведения!

Мы умираем от счастья: доктор наук! Она тоже хохочет и объясняет:

– Мы всегда так говорим, очень облегчает жизнь: стану я докладывать свое здоровье до этой кофточки (когда денег нет), и еще чего угодно!

Взяли на вооружение.

Одесские речения, конечно, феномен ярчайший русской речи: выходим из городского дома Великановых, у ворот на скамейке сидят две женщины. Накануне было хмуро, шел дождь, а сейчас дивное солнечное утро. Одна другой: