Все, что мы когда-то любили - Мария Метлицкая

Острая боль отступила, и Даше снова хотелось спать. И еще – очень крепкого, сладкого чаю.

Мишка деловито поправил подушку и одеяло, проверил, хорошо ли закрыто окно, заглянул в туалет, потребовал у санитарки туалетную бумагу, сбегал за чаем, и чай был именно такой, о котором Даша мечтала – крепкий, цвета густой бронзы, и сладкий. К чаю прилагалась булочка с орехами. Она выпила чай и даже съела половину булочки.

Мишка сидел на стуле возле ее кровати и, отламывая по кусочку от булочки, приговаривал:

– Вот так, моя милая. Вот так, девочка.

– Посплю? – проглотив слезы, спросила Даша. – А ты иди, езжай домой. И спасибо тебе пребольшущее! Ой, – вспомнила она, – надо же позвонить маме. Она там, наверное…

Мишка ее перебил:

– Не волнуйся, Лариса Владимировна в курсе, я позвонил. Завтра приедет. Хотела сегодня, но поздно, ночь на дворе. Так что завтра.

– Ночь? – спросила Даша. – Ну да, ночь, конечно. Мишка, езжай! Теперь я справлюсь, спасибо. Большое спасибо, – повторила она и, чтобы он не видел ее слез, отвернулась.

– Да, скоро поеду, – согласился он. – А ты, Дашка, поспи.

Всхлипнув, она кивнула:

– Ага. Ты меня извини, ладно?

И Даша уснула.

Проснулась от телефонного звонка. Вздрогнула, испугалась.

Увидела, что Мишка сидит на прежнем месте. Сидит и смотрит на нее.

Он протянул ей телефон.

Герман. Значит, мама. Ему сообщила мама.

– Да, – тихо сказала Даша, – привет. Не кричи, у меня все нормально! Честное слово, нормально! Ну вот видишь, раз ты звонил и тебе все рассказали! Подумаешь, рука! Ну да, хорошо отделалась. Зачем поехала? Послушай, Гера. Это семейные дела. Наши семейные дела, понимаешь? И что тут такого? Что ты кричишь? Утром перевезешь? Нет, не надо. Я никуда не поеду. Потому, что здесь нормально. Да, районная больница, и тем не менее! Палата на двоих, пока вторая койка свободна. Да, могут положить кого угодно. Но пока я одна! Еда? Да нормальная еда, я уверена! И вообще – при чем тут еда? Внизу есть кафе, все нормально. И персонал хороший, и врачи. Послушай, никуда перевозить меня не надо! Ты меня слышишь? Ни в какую частную клинику! Я вообще думаю, что через пару дней выйду. Операция? Пока молчат. Слушай, прошу тебя! Мне пока тяжело говорить. И еще я очень устала. Давай не будем, окей? – Даша посмотрела на Мишку. Тот, хмурый и злой, смотрел в окно. – Все, Гер, все. Умоляю! Я хочу спать. На сегодня достаточно.

Мишка взял у нее трубку. От растерянности Даша икнула.

– Послушайте, – сказал он и тут же переспросил: – Кто? Муж. Законный муж, если вам угодно. Не знали? Ну вот, теперь вы в курсе. Все, Даша устала. Ей нужен покой. И, пожалуйста, – Мишка скривился, как от зубной боли, – оставьте нас в покое. Мы разберемся, поверьте.

На том конце трубки кричали.

– Не кипеши, – тихим, уверенным и каким-то загробным голосом сказал Мишка. – Ты меня понял?

«Ого, – от удивления Даша снова икнула, – Мишка знает такие слова! А, наверное, из телевизора!» Она посмотрела на него.

Закончив разговор, Мишка положил телефон на тумбочку.

– Так кто тут у нас законный муж? – хмыкнув, спросила она.

– Да вот он, перед тобой. Если ты не забыла, мы так и не развелись. Сама виновата.

– Ага, сама. А я и не спорю. – Даша взяла его за руку. – Все время хочется спать. Уколы, как думаешь? Миш, расскажи мне сказку, – попросила она. – Только с хорошим концом!

– Сказки всегда с хорошим концом, – усмехнулся все еще законный муж.

– Только не ври слишком много. В смысле, не перевирай! А то я тебя знаю, – у тебя все жили долго и счастливо! – строго сказала Даша.

– Ну это уж как получится, – усмехнулся он. – И да, они жили долго и счастливо. Так оно и было, ты что, сомневаешься?

Уснуть не давала муха. Мало того что мерзко жужжала и крутилась над самым ухом, еще и норовила присесть на щеку, лоб и, что самое мерзкое, на губу. Журавлев открыл глаза, яростно выругался и стал выбираться из гамака. В двух метрах от него стояла Тамрико и с удивлением и интересом наблюдала за его действиями.

– Муха, – буркнул он, проходя мимо хозяйки. – Я в дом.

Тамрико засеменила за ним.

– Слышишь, Игорь, там душно, сваришься. Иди лучше в беседку, под купол.

– А там, под куполом, не сварюсь? – желчно осведомился он, как будто именно Тама была виновата в жаре, духоте и истории с мухой.

– Там вентилятор, – осторожно напомнила Тама.

– Ага! – окончательно разгневался Журавлев. – Да твой вентилятор трещит и дребезжит, как… – Он задумался, но ничего умного в голову не приходило. – Как последняя сволочь! – наконец нашелся он. – Завтра куплю новый, и не один, а два.

Тамрико пожала плечами:

– Хоть три, Игорек, дело хозяйское.

Журавлев зашел в дом, и в первую минуту ему показалось, что там прохладнее, чем в саду. Но это был обман: в доме стояла такая же невыносимая духота.

В своей комнате он лег на диван и закрыл глаза. «Не усну, – подумал он. – Распсиховался. Буду валяться, ворочаться, думать о всякой фигне, но не усну. И в результате встану с больной головой».

Громко крякнув, Журавлев встал с дивана и вернулся на улицу.

Тамрико сидела на своем любимом месте, под старой кривой алычой, за древним, но все еще крепким столом, сколоченным пятьдесят лет назад ее свекром.

Длинный, широкий, на могучих, крепких ногах, стол назывался рабочим. Без него и вправду были немыслимы бесконечные хозяйственные дела.

– Хозяйство теперь-то совсем небольшое, что мне одной надо? – вздыхала Тамрико. – А раньше… Если б ты, Игоречек, видел! Здесь, в саду, за этим столом, делали все: варили варенье и пастилу, перебирали фрукты – что на компоты, что на сушку. Когда резали скотину, здесь разбирали мясо. Кости на бульон, мякоть на шашлык, отдельно на котлеты, отдельно на жаркое. Здесь же ощипывали курей и травы разбирали и перевязывали в пучки – укроп, кинзу, сельдерей, петрушку. Свекровь, царство небесное, в лечебных тоже хорошо разбиралась. Душицу, чабрец, зверобой, черную бузину, бадан и толокнянку перебирали и тоже сушили, а к зиме в полотняные мешочки или в банки складывали. Тесто здесь ставили на хачапури и пирожки, а потом и раскатывали. Детей здесь купали! – оживляясь, вспоминала Тамрико. – Ванночку ставили и купали! А что, удобно. Короче, не стол, а вся жизнь! Тут и гроб стоял со свекровью.

– Гроб? – удивился Журавлев. – А разве так… можно?

– А чего нельзя? – Тамрико пожала плечами. – Гроб ведь, не чан с дерьмом. Ну подстелили, конечно, простыню, одеяло старое. И поставили маму. За этим столом она ведь всю жизнь, понимаешь? Всю жизнь здесь проработала, здесь же всегда с соседками кофе пила, здесь же болтали, плакали, сплетничали.