Темный - Юлия Трегубова

— Ну а скарабей тут при чем, Леонид Самуилович? — с нетерпением спросил Герман.

— Скарабей? — Леонид Самуилович поднес головку рукояти ближе к глазам и пристально стал рассматривать изображение жука. — Видишь ли, я не египтолог, к сожалению. А насколько знаю, скарабей как символ пошел именно оттуда. Но… Все же я когда-то интересовался культурой Египта, даже пару статей написал на заре своей научной деятельности. Давненько, правда…

— Но я не понимаю, — поделился Герман своими соображениями, — если кинжал действительно старинный и греческий, то как на нем оказался египетский символ? И что вообще означает этот скарабей?

— Ну… культура Египта повлияла на многие народы. Египетские символы, в том числе и скарабей, были известны и в античной Греции, и в Риме. Даже в Московской Руси под именем «жуковин» скарабеи украшали дамские уборы, да-да… А вот, например, — историк оживился, глаза загорелись, похоже, в Германе он нашел благодарного слушателя, с которым наконец-то может поговорить на интересные темы, — образ Уробороса[3] — это змей, который глотает свой хвост и окружает своим длинным телом всю Вселенную. Ты знаешь, как распространился этот символ? Хе-хе… Он встречался у гностиков, алхимиков… Даже в мистических учениях тех стран, о которых бедные египтяне и не предполагали, слыхом не слыхивали. А ведь это всего лишь символ бесконечной вселенной, цикличности смерти и возрождения. Н-да…

Герман поднял глаза на залитое солнцем окно. Веточки уже пустили зеленые росточки из раскрывшихся почек. Под порывами ветра они стукались об стекло, словно просились внутрь. А в кабинете, который разительно отличался от каморки Проскурова, хоть был таким же по размерам, все сияло чистотой. Подумать только, сколько пространства ощущается здесь. Стол без единой пылинки, журналы и бумаги аккуратно сложены в стройную стопочку. Во всем чувствовалось благородство и интеллигентность. Даже шляпа как-то учтиво висела на вешалке, слегка наклонившись, будто в почтенном поклоне.

— Подождите, получается, это может быть даже какой-нибудь ритуальный кинжал?

— Почему нет? — Леонид Самуилович пожал плечами.

— И вы не можете даже предположить, что за ритуал? Может, какое общество, я не знаю, орден или…

— Нет-нет-нет, — историк замахал руками, улыбнулся, — я не специалист в этих вопросах. Да и представляешь, любая горстка людей могла организовать свое общество и позаимствовать приглянувшийся символ. Ну просто так, потому что понравился. Хе-хе… Думаешь, много таких тайных обществ, культов известны истории? Я думаю, о подавляющем большинстве историки и не догадываются.

Герман задумался, взял в руки кинжал и посмотрел на черного жучка.

— А в культуре Египта скарабей что означал?

Леонид Самуилович вздохнул, приподнял седые брови, густым пучком выступающие вперед, лицо его оживилось.

— Насколько я помню, это образ связан с богом Хепри — утреннее Солнце, символ возрождения. Каждый день повторяется цикл: смерти и нового рождения. Солнце заходит и уплывает на ладье миллионов лет, которая уносит ночное солнце в страну Дуат — загробный мир. Каждую ночь это путешествие повторяется, где старое Солнце пересекает Дуат с запада на восток, чтобы узреть все сокровенные просторы мира неземного благодаря свету знания и обрести жизнь вечную. А утром рождается молодое Солнце — Хепри. В полдень же скарабей превращается в зрелое Солнце — Ра.

— Что-то я ничего не понял…

— Хе-хе, да… Культура Египта, его теология довольно сложная вещь. Видишь ли, еще скарабей использовался как похоронный символ.

— Похоронный?

— Ну конечно. Перерождение невозможно без смерти. Фигурки скарабеев клали в гроб умершим — часто на сердце или вместо него. Вообще, сердце — единственный орган, который могли оставить в теле при бальзамировании. А все потому, что именно в сердце — Иб, как верили египтяне, находилось сознание совести, память, основа разума. На загробном суде именно Иб будет отстаивать негреховность человека.

— Это как? — Герман обомлел. Ему сразу вспомнился сон или видение про сосуд вместо сердца в его груди.

— Книга мертвых описывает очень интересную сцену — психостасию. На одну чашу гигантских весов кладут сердце умершего, а на другую — легкое перо страуса, символ богини истины Маат.

— И что дальше?

— А дальше решалась судьба… достоин ли умерший жизни вечной. Если его сердце легче воздушного пера Маат, не отягощено грехами, то его ждет награда — в счастливом месте обитания светлых душ. А коли сердце перевесит, то его ждет чудовище Амемит — Пожирательница.

Герман внутренне содрогнулся.

— Таким образом, — продолжал доктор, — скарабей символизирует начало новой жизни как новый цикл в бесконечности. Из умершего тела возрождается душа, так же, как из навозных шариков этих жуков вылупляются личинки. Но подобное возрождение и вечная жизнь под силу только чистой душе и легкому сердцу.

Леонид Самуилович посмотрел на собеседника, который весь съежился и уставил глаза в одну точку.

— Но тебе ни к чему вдаваться в такие дебри, — заключил историк. Переложил ногу на ногу, поправил шелковый, глубокого синего цвета платок на шее и добавил: — Нам все равно остается только гадать, с какими целями его изобразили на этом кинжале. Возможно, это просто украшение, и все. Я ничуть не удивлюсь, если его изготовили ради преподнесения в дар какому-нибудь знатному лицу или еще чего… Откуда он у тебя?

— Да так… Подарили.

— Ну тогда наслаждайся подарком, — с ноткой задоринки заключил историк. Медленно поднялся с кресла, размял затекшие ноги, подошел к Герману и похлопал по плечу.

Поблагодарив коллегу за беседу, Герман направился к выходу.

— Только не попадайся с этой штукой на глаза полиции, — бросил ему вслед как бы в шутку Леонид Самуилович.

Герман обернулся. Лицо его выражало недоумение.

— Холодное оружие как-никак, — пояснил историк. — Вдруг ты кого прирезать собрался? Хе-хех.

И седовласый доктор глухо хихикнул, его плечи содрогнулись в такт, а в мыслях у Германа отозвалось: «Прирезать…» Озноб мурашками пробежался по всему телу. Искромсанное лицо Константина снова ухмылялось ему, а к горлу подкатил ком.

Вернувшись домой, Герман достал из портфеля кинжал и впервые задумался: «А ведь и правда — холодное оружие, вдруг обыск или еще чего? Надо бы спрятать эту штуку подальше. Нехорошо такое дома хранить». Тем более что всю дорогу он никак не мог отделаться от мысли, что за ним следят. То и дело он ловил на себе чей-то цепкий взгляд. Мужчина в сером, что сидел в автобусе через ряд лицом к Герману, показался на редкость подозрительным. И хотя незнакомец читал какую-то книжку, Герман чувствовал себя неуютно. Ему чудилось, что хмурый мужчина исподтишка поглядывает на него.