Темный - Юлия Трегубова

Она снова смотрела на него голубыми, глубокими и невероятно живыми глазами. Марина молча протягивала ему шкатулку. Комнату заливал ослепительно яркий свет. Углов не видно, стен тоже, казалось, что они оба парят в невесомости, а вокруг только бескрайнее солнце.

Шкатулка в руках Марины переливалась. Желтое, почти лимонного цвета золото плескалось в солнечных лучах. Искусный узор создавал впечатление ручной работы, будто мастер крючком вязал из золотых нитей кружева. Крышка инкрустирована драгоценными камнями. А боковые стенки украшены эмалью — радужный орнамент в виде зеленых и голубых перьев обнимал небольшую коробочку с двух сторон, словно могучими соколиными крыльями. «Подобная вещь достойна Алмазного фонда», — подумал Герман.

Он протянул навстречу руки и ощутил холод металла. Шкатулка сверкала, приковывая к себе завороженный взгляд.

Герман открыл крышку.

Тут же ослепительный свет померк, а наружу вырвалось зловоние, которое отравило все пространство. Дыхание перехватило, словно кто-то сжал стальными пальцами грудь.

Со дна шкатулки на Германа смотрел зрачок — затянутый мертвенной пеленой, побелевший, застывший. Темная радужка потускнела. Глазное яблоко растеклось бесформенным, желеобразным сгустком. Герман сразу же вспомнил смеющееся лицо Светланы и ее неживые, словно окаменелые капли смолы, глаза.

Герман пришел в себя и не мог понять, где находится. Незнакомые стены, плотные шторы. Постепенно события вчерашнего дня выстроились в стройную цепочку. Он присел, перевел дух. К ночным кошмарам в последнее время Герман стал относиться спокойнее, поэтому сразу же выбросил из головы странный сон.

На табло загорелся значок «пристегните ремни». Самолет вырулил на взлетную полосу и начал набирать ход. Герман вжался в спинку кресла и закрыл глаза. Он уже намеревался плотно работать с программистом. Нужно укрепить связь, настроить контакт — информация должна идти каждую ночь. Герман начинал постепенно понимать сонм бегущих символов. Это не что иное, как тот самый заветный код — последовательность команд, полотно новой программы, системы, которая призвана быть уникальным и свежим продуктом на рынке.

Герман осознал, что ему открыт доступ ко всем знаниям. И если передавать эти знания нужным людям, то можно поднять не один многомиллионный проект. Возможности неограниченны. Человек — информация. Вот он — ключик ко всем дверям. Вдобавок ко всему Герман обладал чутьем — мог отличить в толпе того единственного, кто способен расшифровать, понять и использовать накопленный Вселенной опыт. Так же, как почувствовал Сергея.

— С вами говорит капитан корабля, — раздалось в динамиках.

Герман все так же сидел с закрытыми глазами, погруженный в свои мысли. По узенькому проходу плавно двигалась стюардесса, словно балерина, с тугим высоким пучком на затылке. За спиной шуршал фантиком от конфетки ребенок. Светлана устроилась в кресле по соседству, искоса посматривая на руку Германа. Камень перстня переливался при тусклом освещении на борту самолета, словно в глубине трепетало что-то живое, то вздрагивая, то замирая.

Сергей сидел за компьютером и не заметил, как солнце закатилось за горизонт и небо затянуло черным покрывалом. После ссоры с Люськой он был чрезмерно возбужден и наполнен стойкой решимостью работать во что бы то ни стало.

Тишину в закрытой комнате нарушало звонкое клацанье — Сергей неистово бил по клавишам, с остервенением, словно кому-то пытался доказать что-то жизненно важное. И этим «кто-то» был он сам.

Легкий холодок прошелся по спине, поднялся к затылку. На лбу выступила испарина, а сердце бешено заколотилось.

«Снова… опять…» — пронеслись обрывочные мысли.

Голова загудела, а перед глазами пошли символы. Они сами рождались, словно всплывали из ниоткуда и складывались в понимаемые команды, такие нужные, искомые. Оставалось лишь записать, зафиксировать — поймать в капкан, облечь их в форму на бумаге или в электронном виде. И он писал, он ловил каждый символ.

За дверью раздался глухой стук — что-то упало. Но до слуха Сергея это не долетело. Для него пел другой хор — многоголосый и бестелесный.

— Сережа, — донеслось из коридора.

Голос матери дрожал.

— Сынок, с-сы-но-к, — каждое последующее слово ей давалось труднее.

Сергей не слышал. Он писал. В этот момент для него ничего больше не существовало, кроме программы, кроме символов. Только он и работа.

В устремленных на экран монитора глазах отображались строчки, они тонули в безумном огне.

— Сережа, — наконец-то прорвался до его слуха слабый голос.

Он на мгновение замер, прислушался.

— Сынок, — вылетел сдавленный стон.

Но Сергей не пошевелился. «Во что бы то ни стало… работать… работать… во что бы то ни стало».

Через минуту все звуки стихли, только частое клацанье по клавиатуре тревожило застоявшийся в закрытой комнате воздух.

— Герман Петрович! — окликнула его консьерж. — Вам тут передать просили в руки.

Герман схватил бумажку, кивнул, что-то пробурчал в ответ немолодой женщине и бегом направился к лифту. После самолета хотелось в душ — смыть с себя дорожную пыль, отдохнуть от чужих лиц, от шума самолета, залов ожидания. Стряхнуть с себя ту нервозность и суетность, которыми заражаешься в очередях на регистрацию, в беготне по длинным залам и терминалам в поисках своего выхода.

Герман осмотрел знакомые стены, вдохнул полной грудью домашний воздух. Потом кинул на пол небольшой чемодан, что висел у него за плечом на толстом ремне. Стянул с ног ботинки, прошел в кухню. Перед глазами у него всплыла степенная обстановка ресторана «ПушкинЪ». «Да… именно так и надо жить — благородно, без этой плебейской поспешности. И окружать себя только достойными вещами. Хозяин своей жизни сам задает ритм, а не подстраивается». Не глядя, кинул бумажку на стол. «Первым делом в душ, а потом кофе».

Расслабившись после дороги, Герман сидел на кухне и размышлял под сладко-терпкий аромат натурального кофе и корицы. Взгляд скользнул мимо небольшого листика бумажки, что-то отдаленно напоминающего. Герман присмотрелся. Да, когда-то он уже держал в руках подобный клочок… Он притянул к себе и прочитал.

«Вот еще не хватало! Снова туда, снова чувствовать себя загнанным зверем». Герман поморщился, предвкушая не самую приятную беседу. Его вызывал следователь Арбузов П. Г. И Герман уже предполагал, по какому вопросу. Рано он расслабился, рано. «Может, не идти? Нет… Будет еще хуже. Подумают, что я что-то скрываю, боюсь. Надо… надо! В конце концов, скрывать мне нечего. Ну или почти нечего. Но им не обязательно все знать. Физически я был дома. Дома. Этого достаточно».

На него снова смотрела синяя табличка со стены небольшого каменного дома. Внешне здание выглядело вполне легким и воздушным в светло-голубом цвете свежей покраски. И так не сочеталась с весенней беспечной наружностью его содержание.