Черный колдун - Сергей Шведов

— Исчез? — ухмыльнулся Гарольд. — А ты случайно не и пьян, приятель?

Однако с первого взгляда было видно, что Хокан трезв как стеклышко хотя и напуган сверх меры.

— Его мать была ведьмой.

— Что не помешало нам выколоть ей глаза, — усмехнулся ярл Грольф.

Гарольд поморщился. Агмундскому не следовало болтать лишнее, какое дело королю до безумств опьяневших от крови дружинников.

— Теперь мальчишка будет мстить, — Брандомский взглянул на Гарольда: — Тебе, государь, в первую очередь. Об Ульфе я уже не говорю.

— О нас он тоже не забудет, — вздохнул Лаудсвильский.

— Проклятье, — грохнул по столу кулаком Бьерн, — я поклялся, что ни одно отродье меченых не останется в живых, и я сдержу клятву.

— Тебе придется закончить собственным зятем, — шепнул, ему на ухо Лаудсвильский.

Владетель Бьерн бросил на покрасневшего Гарольда растерянный взгляд и убрал кулак со стола. Король тяжело покосился на Рекина. Трудно сказать, услышал он или нет неосторожные слова владетеля, но вполне мог догадаться о сути произнесенной фразы. Лаудсвильский мысленно обругал себя за неосторожность — слишком хорошо за эти дни он узнал характер молодого государя.

— Не скажу, что мое первое путешествие в Приграничье оказалось слишком удачным, — покачал головой Гарольд, — но будем надеяться, что трудное начало не нанесет ущерба отношениям короля с его новыми вассалами.

— За короля Нордлэнда и Приграничья, — мгновенно сориентировался Рекин Лаудсвильский, — да будет мир и в его доме, и в объединенном королевстве.

Бес открыл глаза и оглянулся: озеро, к которому его вынесла подземная река, раскинулось до самого горизонта, позади темнела громада Ожского бора, слева нависали угрюмой стеной Суингемские скалы, а справа, сразу за Змеиным горлом, начинались бескрайние болота. Меченый стянул с себя насквозь промокшую одежду, выжал ее и разложил на камнях. Было довольно прохладно, и он побежал вдоль берега, чтобы согреться. В руке парень держал меч, не желая даже на минуту расстаться с единственным оружием. Нож сгинул в подземном потоке, и Бес очень сокрушался, словно это была самая тяжелая из его потерь. Последние часы его жизни были сплошным кошмаром, и он старался забыться в мелочах хотя бы на время. Сейчас важнее всего было выяснить, где он находится. Потом обдумать, что предпринять дальше. Судя по всему, там, справа, озеро Духов постепенно переходило в болото, которое за последние годы непрерывной засухи заметно отступило, и Змеиное горло, узкая полоска твердой земли, связывающая Лэнд с Чужим миром, увеличилась почти втрое. Теперь Змеиное горло не смогла бы удержать даже Башня. Поэтому храмовики и не пытались восстановить былые укрепления, а построили крепость на землях духов. От стаи они оборонялись лесными пожарами, которые опустошили округу, а выжженные пространства служили, правда далеко не всегда, препятствием для монстров. Молчун Кон утверждал, что именно уничтожение лесов на землях духов приводило к невиданным ранее в Приграничье засухам. Однако к неурожаям притерпелись, стая казалась куда более страшным врагом.

Меченые не раз тревожили храмовиков стрелами, и Бес догадывался сейчас, что, возможно, их дерзкие налеты вызвали ярость Гарольда, и дело здесь не только в Сигрид. Облавы на меченых устраивали и раньше, но все они неизменно заканчивались провалом. Меченых спасал Ожский бор и окрестные мужики, неизменно предупреждавшие их о грядущей опасности. Причиной заботы смердов о сыновьях разрушенной Башни была не любовь, а осколки стаи, частенько наведывавшиеся в Приграничье. И тогда надежда у окрестных жителей была только на меченых, которые с радостью устраивали охоту на вохров, соревнуясь в удали друг с другом. Да и добро разграбленных караванов тоже немалой частью попадало в руки расторопных помощников меченых, и тут уж никакие указы Бьерна Брандомского не могли на них повлиять. Бес был уверен, что крестьяне его не выдадут, но не приходилось сомневаться и в том, что все окрестные деревни, все дороги взяты под контроль людьми Брандомского и Гарольда. Охота на него только началась, и рассчитывать на пощаду не приходилось.

У Беса был только один путь — к духам. Когда-то, очень давно, именно у духов нашел приют последний меченый Башни Чуб. Молчун Кон не раз рассказывал об этом, как и о далеком мертвом городе Гордане, о затерянном в степи могущественном Храме Великого. Именно в противоборстве с этим Храмом погиб отец Беса Тор Нидрасский. Бес возненавидел Храм и поклялся отомстить его обитателям. Теперь ему только и оставалось, что мстить: Гарольду, Бьерну, Ульфу, нордлэндцам, храмовикам...

Надо было не только добраться до духов, но и отыскать следы Улы и Ары, которых молчун Кон увел в дальнюю разведку. Вчетвером будет легче. Но уж очень велик тот мир, чтобы быть уверенным в благополучном исходе поисков.

Бес натянул просохшую одежду и сунул меч за широкий кожаный пояс. Рана на левом плече ныла беспрестанно, а само плечо угрожающе распухло. Однако выхода не было, Бес потуже затянул повязку и решительно зашагал по берегу озера.

У Змеиного горла он едва не напоролся на разъезд наемников и поспешно нырнул в густые заросли камыша.

Наемники проехали мимо, лениво перебрасываясь словами.

Вели бы их хотя бы двое, Бес, пожалуй, рискнул бы на них напасть, но нечего было и думать справиться с четырьмя, имея в руках только один меч. Меченый проводил наемников горящими глазами: ах, если бы у него был конь! Но о коне приходилось только мечтать, шлепая уныло по грязи и раздвигая правой здоровой рукой ломкий камыш. По болоту идти было безопаснее, но труднее, Бес с трудом выдирал сапоги из липкой грязи. Он старался не углубляться в болото, а держаться по краю, но и здесь неприятностей хватало. Несколько раз он проваливался в грязь по пояс и трудом выбирался на твердую землю. Раскисшие сапоги стали просто неподъемными, Бес не выдержал и снял их, но легче от этого не стало. Он почти сразу порезал ступни б острые корни и, крепко выругавшись, опять натянул сапоги. Солнце уже клонилось к закату, когда он наконец выбрался на твердую землю. Через некоторое время одежда подсохла и превратилась в грязную терку, раздирающую кожу до крови. Терпеть далее эту боль не было никакой возможности. Бес сбросил с себя все до последней нитки, завязал одежду в один грязный тюк и забросил за спину, голому идти было даже веселее, но налетевший болотный гнус скоро испортил меченому настроение. Бес ринулся в степь, подальше от проклятого болота. Поднявшийся на его счастье свежий ветерок отогнал кровососов. Ему отчаянно хотелось пить, ноги подрагивали от голода и потери крови, но он упрямо шел вперед, справедливо рассудив, что ночная прохлада его единственный союзник в тяжелом походе. Кроме всего прочего, у Беса невыносимо болело плечо, но он был этому даже рад. Боль отвлекала его от мрачных мыслей, которые наверняка бы свели его с ума. Он начал разговаривать сам с собой, и от этого ему сразу же стало жарко. Так жарко, что не было уже никаких сил терпеть, и он побежал навстречу прохладному ночному ветерку. Потом он потерял сознание, но не упал, а продолжал шагать, как заведенная механическая кукла. Где-то в глубине раздираемого болью мозга он сознавал, что спасти его может только движение. Он должен миновать это опасное открытое место, иначе на рассвете его непременно обнаружат с высоких каменных стен крепости храмовиков. Он давно уже потерял тюк с одеждой и даже не заметил потери. Единственной вещью, которую он не выпускал из рук, теряя сознание, был меч. А когда он все же падал, то тут же приходил в себя и снова поднимался, и снова шел. Голый и невыносимо грязный, он дотащился до берега озера и упал, припав потрескавшимися губами к воде. И тут же выплюнул ее с отвращением — вода была нестерпимо соленой. Это добило его, он вновь потерял сознание, в этот раз надолго.