Люби и властвуй - Александр Зорич

– Кто ты, кто твои спутники и в чем ваши упования?

Никаких угроз, никаких «съем твою душу» или «изопью твоей змеиной крови». И от этого становилось только страшнее. Потому что Дотанагела и не думал подыматься с колен. Потому что Дотанагела с очевидным трудом заставил себя поднять взор прямо на центрального коня и ответил:

– Мое истинное имя Дотанагела, я пар-арценц Опоры Писаний. В Варане я приговорен к умерщвлению, что относится и ко всем моим спутникам. Все они ― беглые офицеры Свода Равновесия либо воины из Отдельного морского отряда «Голубой Лосось». Все, кроме одной женщины по имени Авор, которая попала в наше общество почти случайно. Наши упования…

Слова пар-арценца были прерваны громким звоном. Откуда-то ― Эгин не заметил, откуда именно, но казалось, что прямо из воздуха, ― под копыта правому коню со звоном просыпались несколько Внутренних Секир. Не узнать их было невозможно. Некоторые жетоны были надорваны, словно бы их отковали не из превосходной стали, а вырезали ножницами из бумаги. Одна Секира потрясла Эгина особенно сильно ― она была скомкана, и на этом бесформенном куске металла отчетливым полукружием надкуса обозначались следы челюсти. По форме ― обычной человеческой челюсти.

– Свод Равновесия…

Этот голос был другим. Более зловещим и более молодым. И прозвучал он несколько правее первого. Потом над выброшенными Секирами перекатился короткий смешок, и шутник пояснил:

– Свод Равновесия ― хорошо. Значит, у вас достанет колдовского железа, чтобы насытить мой опустевший сарнод надолго.

Прежде чем Эгин успел понять смысл его слов, Внутренние Секиры были закручены невидимым вихрем, подброшены вверх и исчезли в той же пустоте, из которой минуту назад появились.

– Фарах, говорю я! ― укоризненно прикрикнул первый голос и благосклонно сказал:

– Продолжай, Дотанагела, пар-арценц Опоры Писаний. Продолжай, пока твои глаза не обратятся золотистой слюдой.

Эгин чувствовал, что от слов Дотанагелы сейчас зависит очень многое. Возможно, их жизни. Возможно ― нечто большее, и об этом «нечто большем» Эгину было даже страшно помыслить.

И Дотанагела продолжал говорить. Он говорил, похоже, правду, и только правду. Он говорил даже то, о чем Эгин и слыхом не слыхивал ни в разговорах за столом в кают-компании «Зерцала Огня», ни от Иланафа, ни от Самеллана.

Все извращено в Варане. Чистое, как Зрак Намар-на, учение Инна оке Лагина искажено до последнего предела. Свод Равновесия после Тридцатидневной войны неуклонно превращается в чудовищный нарыв на лике Круга Земель. Вместо борьбы с магией сильные Свода сами становятся магами, и в их руках накапливается могущество, какое, возможно, было неведомо и звезднорожденным. Вместо Равновесия Свод вот-вот принесет Варану и всему миру страшные Изменения. Он, Дотанагела, был более не в силах безропотно ожидать этого рокового часа. Когда ему стало известно, что где-то в недрах Свода затаилась сущность, чья злая воля, устранив последние препоны, готова принять на себя безраздельную власть над Сводом и вслед за тем надо всем миром, он, Дотанагела, вступил в тайные сношения с харренским сотинальмом. И так далее и тому подобное…

– Поэтому наша война ― это ваша война, ― довольно неожиданно заключил Дотанагела. ― Я смиренно прошу вас. Стражи Хоц-Дзанга, не чинить зла ни мне, ни моим спутникам и способствовать нам в достижении Тардера или хотя бы Фальма. Дайте нам любую сорокавесельную посудину, и вы не увидите нас больше. Но стоит вам только возжелать в будущем ― и в нашем лице вы всегда найдете верных союзников.

– Ты говоришь, что ты варанец и враг Варана. И я вижу, что ты не лжешь. Но скажи, Дотанагела, отчего ты веришь северянам? Отчего ты стоишь на их правоте? Вы придете в Тардер и отдадите северянам всю свою силу. Вы воздвигнете новый Свод? Это будет хорошо? Объясни мне это.

– Северяне, быть может, ничем не лучше варан-цев, ― Дотанагела говорил медленно, и Эган чувствовал, что он сейчас взвешивает каждое слово. ― Они ― люди и варанцы ― люди, а всем людям в равной мере свойственны алчность и любовь, стремление к власти и милосердие. Но по отношению к магическим искусствам Север сейчас наивен, как новорожденный младенец. Отвечая на твои вопросы, скажу: да, на Севере мы воздвигнем новый Свод на чистых уложениях Инна оке Лагина. Да, это будет хорошо, ибо только так у нашей страны появится возможность излечиться от той жуткой болезни, которая поразила самое ее сердце. И, главное, мы уничтожим человека, который ныне носит свою злую волю где-то за стенами Свода. Он должен умереть, даже если ради этого придется повторить Тридцатидневную войну. И если возникнет такая необходимость ― я сам готов возглавить новую Армаду Тысячи Парусов, чтобы обрушить во прах Свод Равновесия.

– Ты говоришь правду, которой не знаешь сам. Ты говоришь «злая воля», но ты сам не понимаешь, кто носит ее в складках своего плаща. Как ты намерен узнать лицо своего врага? Или ты готов истребить всех людей Свода поголовно, уповая на то, что одним из них окажется искомый враг?

Дотанагела, как показалось Эгину, уже вполне совладал с собой и был готов к подобному вопросу. Он ответил быстро ― как рах-саванн, проходящий Вторые Испытания на соискание звания аррума, всегда с легкостью может отчеканить ответ на традиционный первый вопрос: «Что есть князь и что есть истина в сердце аррума?»

– Я долго служил в Своде Равновесия, и мне отныне дано знать многое. Я видел много Писаний, и я знаю, что на Севере мне посчастливится найти Убийцу отраженных. Он создан для того, чтобы разыскивать и убивать носителей отраженных душ. Тот, кого разыщет и поразит Убийца отраженных, и будет тем, кто носит злую волю в складках своего плаща. Я, впрочем, и без этого почти не сомневаюсь, что человек, которого предстоит убить, ― Лагха Коалара, гнорр Свода Равновесия.

– Итак, если очистить сталь твоих слов от ржавчины витийств, ты предлагаешь торг: ваши жизни против жизней самых отпетых негодяев из Свода Равновесия. Твоя жизнь против жизни гнорра. Так, Дотанагела?

– Так.

Призрак погрузился в безмолвие. И вот тогда Эгин почувствовал то, что лишь позднее смог для себя назвать «испытующей сталью». Чей-то неимоверно пристальный взгляд вкрался в его череп, прошелся по сердцу, прикоснулся к душе. Потом другой. Эгин чувствовал себя совершенно беззащитным перед «испытующей сталью», как пугливая девственница, разморенная кубком доброго аютского, в лапах бывалого и безмерно порочного грюта. С той лишь разницей, что Эгину не приходилось уповать на то, что соглядатаи, забрав его девственность, растворятся в туманной пелене утреннего похмелья. «Испытующая сталь» сползла по его бедрам, по его голеням к земле и ушла прочь.

За спиной Эгина раздался сдавленный женский вскрик. Похоже, «испытующая сталь» забралась под юбку к Вербелине.

Человек привыкает ко всему. Быстрее ли, медленнее ― но ко всему. Эгин почти уже успел свыкнуться с мыслью, что бесплотный воздух над седлами неопалимых коней вполне способен изрекать не лишенные смысла сентенции и вызывать гордого пар-арценца на смиренную откровенность. Эгину уже начало казаться, что между невидимыми сущностями и Дотанагелой устоялся почти дружеский разговор о судьбах Свода Равновесия, Варана и Круга Земель, словно бы между младшими офицерами Опоры Вещей на дружеской вечеринке у Иланафа. После ухода «испытующей стали» Эгин уже мысленно расслабился и приготовился к тому, что по велению призраков смеги накормят всех сытным обедом и, выделив им пару-тройку своих посудин, отпустят с миром на Север. Эгин привык. И поэтому, когда призрак вынес свой приговор, он не сразу осознал страшный смысл его слов.