Только для нас - Мария Зайцева

— Ого… Кайф… Вот ты мокрая какая… Хочешь ведь, хочешь… Чего бегала? От кого? Мы же тебя любим… Мы же твои совсем…

Ветка ничего не говорит, ее зрачки расширены до предела, а взгляд застопорен на своих пальцах, ритмично скользящих вверх и вниз по моему члену.

Я чуть приподнимаюсь, упираясь спиной в ветхую стену сарая, и наблюдаю, как Ванька сходу врывается в Ветку сзади. Она вскрикивает в этот момент, запрокидывает голову, останавливаясь на мне обезумевшим взглядом, облизывает губы. И я ощущаю мощнейший приход, такой, что едва сдерживаюсь, чтоб не вырвать у друга нашу женщину и не взять ее самому.

Мне мало ее пальцев, мне нужна она!

Ванька проводит ладонью по гибкой спине Ветки, скользит по мне бешеным, дурным взглядом, переводит его на пальцы нашей подружки, двигающиеся ритмично и четко, а затем хрипло приказывает:

— Возьми у Тима в рот.

И жестко наклоняет ее за затылок ближе ко мне.

Я безотрывно смотрю на то, как Ветка, сокращаясь от быстрых, тяжелых толчков Ваньки, послушно размыкает губы и накрывает ими мой член.

И, сука, да! Это горячо!

Это сразу дико горячо до такой степени, что низ живота сводит в предоргазменной боли!

Не контролируя себя, сжимаю волосы Ветки на затылке и задаю свой жесткий темп. Вижу, что Ванька тоже срывается, все сильнее двигаясь и вцепившись грубо в нежные ягодицы нашей девочки.

То, что сейчас происходит, вообще не имеет отношения к любви. И совершенно не похоже на то, что мы делали с ней раньше.

Это тупой, жесткий трах, который невозможно контролировать. Помещение заполняют пошлые, будоражащие звуки секса: наши хрипы, тяжелое дыхание, тихие, задушенные стоны Ветки… И я понимаю, что, наверно, это неправильно, что так нельзя с ней, дико, по-звериному, это же наша девочка… Но в этот момент по ее телу проходит волна оргазма, ощущаю, как Ветка сокращается, сдавливая мой член горлом так, что терпеть больше невозможно, дергаюсь и кончаю так ярко, как никогда до этого.

В темном каком-то, жестком безумии придерживаю Ветку за затылок, чтоб, не дай бог, не отклонилась и не лишила меня этого дико сладкого, долгого кайфа, вижу, как Ванька, оскалившись, двигается все сильнее в погоне за своим удовольствием, рычит и, наконец, замирает, едва успев выйти. И, когда он выходит, Ветку сводит еще в одном спазме оргазма, она выгибается и стонет глухо и сладко, в изнеможении упав лицом мне на живот.

— Охуительно, Вет… — хрипит Ванька, проводя ладонью по пояснице нашей женщины и тщательно растирая на ней свои следы, — охуительно… И ты, зараза, пять лет нас этого лишала… И себя… Ну не дура ли?

— Дура… — смеется сыто Ветка, перекатываясь на спину и поднимая стройные ножки. Толкает пяткой Ваньку в грудь, одновременно ласково гладя меня по животу, обводя кубики. Я специально чуть напрягаюсь, замечая, что ей нравится так меня трогать, скользить по рельефу. А Ванька ловит ее пятку и притворно прикусывает.

— Ну и какого хера поехала тогда сюда? Если решила навсегда свалить?

— Работа… — пожимает Ветка плечами, — я же не думала, что у вас тут все настолько…

Непрошенные воспоминания заставляют ее нахмуриться. Она пытается сесть, отнять у Ваньки ногу, но он не пускает. И я не пускаю, припечатывая ее ладошку на своем животе.

Смотрю на слишком и не вовремя разговорчивого придурка со значением.

Рано еще, дебила кусок! Рано! Все успеем спросить! И сделать все успеем.

Все равно сидеть тут до утра, а потом Ветку отправлять ко всем херам отсюда, а самим…

Самим разруливать то, что наворотили…

Глава 38. Ветка

Небо алеет, и лучи утреннего солнца попадают в сарай через приоткрытую дверь и еще немного через мелкие трещины в стенах. Свет, заливающий пространство, кажется от этого рифленым, странным и очень теплым.

Где-то в углу стрекочет кузнечик, а мимо торжественно пролетает прозрачнокрылая стрекоза.

Я смотрю, как кружатся в лучах пылинки от сена, и кажется, что это золотая пыльца на нас летит, падает, покрывает тонким слоем. Говорят, золотая пыльца фей приносит удачу и счастье.

Я поднимаю ладонь над лицом, ловлю свою удачу, свое счастье.

Пальцы тоже покрываются золотом, словно прозрачными становятся. Это красиво. Особенно, когда к моей танцующей руке присоеднияется еще одна: большущая, с крупными, длинными пальцами и синими венками на широком запястье. Ладонь с внешней стороны и предплечье покрыты золотистым волосом и на свету словно укутываются в солнечный ореол. Пальцы скользят по моим, как будто приглашают на танец, горячие, шероховатые, и эта рельефность сладко царапает по коже. Мы не разговариваем, лежим и смотрим, как играют с солнцем наши ладони. Ловят, отпускают, перекидывают друг другу тончайшие лучи.

Стрекот кузнечика набирает обороты, снаружи тишина, только мягий, еле слышный плеск волн родной реки уже не баюкает, как это было ночью, а нежно будит.

А потом я ощущаю на шее сонный, сладкий укус. И счастливо ежусь, невольно выгибаясь и чувствуя, как Тим усиливает напор, зацеловывая укушенное место и прижимаясь все плотнее сзади.

Наши с Ванькой руки все еще танцуют, все еще играют в любовь, а Тим проводит пальцами по животу, вниз, мягко касается самого чувствительного места, и я вздрагиваю.

Ванька тут же захватывает в плен запястье, сжимает, тянет к себе, и мгновение пустя теплые губы обжигают центр ладони.

Я смотрю в его светлые глаза с темными, расползшимися чуть ли не до краев радужки зрачками, и выражение абсолютной, тотальной жажды сушит губы.

Облизываю, и Ванька тут же срывается, целует, щедро делясь своим жаром, своим безумием.

Тим, сдавленно рыча и что-то бормоча на татарском, рывком притискивает меня еще крепче к себе, приподнимает бедро, и медленно, мучительно медленно входит.

Ванька не прекращает целовать, и потому стон срывается прямо ему в губы. Проникновение болезненное, потому что все натерто с ночи, да и не особенно я готова… Была… Мгновение назад.

Но буквально через пару пробных, раскачивающих движений тело наполняется сладкой негой, все внутри становится невероятно горячо и влажно, Ванькин поцелуй превращается в полноценный оральный секс, а ласки Тима набирают темп и жесткость.

Я, слабо постанывая, только принимаю их напор, чувствуя, как голова плывет, дыхание перехватывает, и мыслей никаких, только