След грифона - Сергей Максимов

– Договорились. – Собеседник положил трубку.

В кабинет вошел секретарь.

– Разрешите?

– Все знаю, – не дав ему сказать ни слова больше, прервал Судоплатов. – Распорядись насчет кофе.

– Есть, – ответил тот и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.

Судоплатов долго прохаживался по просторному кабинету. Потом, нервно рассмеявшись, обратился к Суровцеву:

– Меня, прямо скажу, не оставляет желание отправить вас в лагерь, а еще лучше расстрелять, чтоб навсегда избавить себя от лишней головной боли. Мне надоели сюрпризы, которые вы, как фокусник из шляпы, извлекаете из своего прошлого.

– Как я понимаю, мой берлинский знакомый 1915 года жив-здоров и за прошедшие два десятка лет сделал головокружительную карьеру.

– Правильно, – чуть нараспев подтвердил Судоплатов. – И теперь мне придется заниматься еще и этим, а у меня и без вас дел по горло. Давайте добавьте что-нибудь к тому, что вы написали в своей записке. Я думаю, какой-нибудь сюрприз вы приберегли и для нашей встречи.

Он раздражался все больше и больше. Злило то, что он стал зависеть от этого арестанта. Это он только говорил, что может просто его расстрелять. Уже не может. Это еще и обосновать нужно. А будет мало оснований для расстрела, и его самого начнут спрашивать: «Служили ли вы в белой армии?» А сам расстрел такого носителя информации уже не расстрел, а вредительство и саботаж работы органов. Судоплатов посчитал, скольким чекистам дорого обошлось общение с этим белогвардейцем. Получилось, что не менее десятка поплатились карьерой, а кто-то и самой жизнью.

– Вы не боитесь, что я расправлюсь с вами? – глядя в глаза Суровцеву, спросил он. – Вы плечами не пожимайте. Отвечайте. Вы же понимаете, что удерживать стойкий интерес к себе вам долго не удастся? Отвечать! – грозно повысил он голос.

– Гражданин майор государственной безопасности... – начал говорить заключенный.

Судоплатов, заподозрив вдруг издевку в таком обращении, впился взглядом в глаза говорившего. До сих пор тот избегал обращаться к нему таким образом. Он, собственно, никак к нему не обращался. Что-то издевательское все же было в этом сочетании «гражданин» и «майор госбезопасности».

– Ну-ну, – нависая, точно коршун над мышью, сказал Судоплатов. – Продолжайте. Продолжайте!

– Меньше всего я намерен морочить вам голову. Не скрою, мне приходилось этим заниматься, встречаясь с вашими коллегами. Но с вами, уверяю вас, я предельно откровенен. Мало того, я убежден, что с вами именно откровенность более всего и подходит. Вы не какой-то низовой оперуполномоченный, чтоб я надеялся вас перехитрить. Не скрою: конечно, я многое опасаюсь рассказывать. Но это и понятно. Люди, менее грешные перед советской властью, легко теряли и здоровье, и саму жизнь за сущие пустяки, а у меня непростой груз прошлого.

– Да уж, – только и сказал замнаркома. – Я не далее как вчера ознакомился с любопытнейшими документами. А потом вспомнил то место из вашей биографии, где вы говорите о благодарности, полученной от командования 1-й Конной армии. Очень удивились бы и Семен Михайлович Буденный, и Клемент Ефремович Ворошилов, когда узнали бы, что за год до этого вы имели такую же горячую благодарность от адмирала Колчака.

– А что тут удивительного? Вы же знаете, что я был у Колчака.

– Да вы циник, каких поискать надо. Или понятие «военная косточка» предполагает цинизм?

– Профессионализм, в определенной степени, невозможен без цинизма. Любое мастерство по-своему цинично.

– Но не настолько же?

– Военное ремесло, более чем любое другое, цинично. И потом, в Конной я воевал, ей-богу, с большим подъемом. Я, конечно, не воспринимал и не воспринимаю Польшу как плацдарм для мировой революции, но до сих пор готов ее воспринимать как часть России.

Судоплатов усилием воли сбросил тяжкий плащ усталости и заставил себя почувствовать легкость. Это была легкость искусного фехтовальщика, решившегося нанести противнику смертельные удары. Но он не бросился сломя голову. Он только начал нападать:

– Вы скромничали, а я и не понукал вас. Но почему в своей, в который раз переписанной, биографии вы не указали, что были начальником штаба сначала корпуса, а затем армии в Вооруженных силах Колчака? Почему вы не указали, что после командующего Северной группой войск 1-й Сибирской армии генерал-лейтенанта Пепеляева вы, по существу, являлись в ней вторым по старшинству начальником?

– Потому и не сказал, что за такое признание меня сразу же расстреляли бы, – парируя удар, ответил арестованный.

– Так вам известно, как товарищ Ленин назвал захват Перми вашими частями?

– Владимир Ильич Ленин назвал это событие «Пермской катастрофой».

– Откуда вам это известно?

– Из собрания сочинений Владимира Ильича. Но я знал это и в 1919 году. У нас же была разведка.

– И вы, как начальник штаба белой армии, руководили ее работой?

– Разведка традиционно – епархия начальника штаба.

– Как и контрразведка. А за колчаковской контрразведкой закрепилась репутация самой кровавой. А известно ли вам, гражданин Суровцев, кто руководил устранением последствий «Пермской катастрофы»?

Суровцев молчал. Ему, конечно, было известно, кого послал на Урал Ленин. Мысли его витали в тех холодных днях декабря 1918 года. Красные уже были выбиты из Екатеринбурга. Весь восточный Урал был в руках белых. Выстроившись на линии Екатеринбург – Лысьва – Калино, корпус генерала Пепеляева повел наступление на Пермь. Знал бы Судоплатов, что замысел грядущей операции родился в голове тогда двадцатипятилетнего полковника Мирка-Суровцева! Что это он обосновал и нацелил основной удар корпуса на Калино, что первоначально не предполагалось. Анатоль Пепеляев, часто с пренебрежением относившийся к советам штабных офицеров, верил ему – своему другу с самого детства. И не просчитался. Корпус Пепеляева расколол пополам и обратил в бегство войска 3-й Красной армии. И уже через несколько дней этот корпус с другими войсками генерала Войцеховского вошел в Пермь.

Но Суровцев заблуждался насчет Судоплатова. Судоплатов, как никто другой до этого, понял, что за действиями генерала Пепеляева стоял грамотный штаб. И тогда под Пермью, и позже под городом Глазовым чувствовалось присутствие если не опытного, то чрезвычайно грамотного штаба. И уже зная, что по каким-то причинам Мирк-Суровцев после этих событий оставил войска, становилось понятным, почему генерал-лейтенант Пепеляев потом воевал не столь удачно.

– Так, значит, вам известно, что устранять последствия вашей деятельности личным приказом Ленина на Урал были командированы товарищ Сталин и товарищ Дзержинский?

Сказанное не произвело на арестованного никакого эффекта. Любой воспитанник новой эпохи затрепетал бы от страха даже при намеке на возможную личную неприязнь к нему со стороны вождя могущественнейшего государства мира. Этот же и ухом не повел. Одно слово – «бывший»...