След грифона - Сергей Максимов

* * *

На привокзальной площади станции Томск I было непривычно мало извозчичьих саней. Лошади подлежали военному призыву, как и люди.

– Скоро с городского герба коня момлизуют, – грустно шутили извозчики, нарочито коверкая слово «мобилизация».

Было заметно, как война изменила и состав извозчичьей братии. Остались только мужчины непризывного возраста. Появились извозчики-женщины.

Купцов встречали, и оба они предложили подвезти офицера. Суровцев не пожелал ехать с подвыпившим и разговорчивым торговцем и предпочел компанию более скромного Степана Петровича, что вызвало у другого купца явное неудовольствие.

– Ну и зря, – сказал он. – Экий вы, право! Будто и не офицер вовсе. Ни выпить, ни прокатиться с ветерком. Ну и телепайтесь со своим Степаном Петровичем, – бросил он напоследок и, не попрощавшись, пошел к широким саням, запряженным сытым и гладким каурым жеребцом.

– Ваше высокоблагородие, подайте, Христа ради, русским воинам, на поле брани ног лишенным, – обратился к Суровцеву, точно пропел, бородатый одноногий солдат на костылях, с Георгиевским крестом, приколотым поверх шинели.

Еще один, без обеих ног, инвалид сидел на маленькой тележке, на которой, видимо, и передвигался, и обыденно и плавно раздувал мехи гармошки. Он пел. Суровцева поразил не сам вид искалеченных людей. Немало он их видел. Гармонист пел о событиях прошедшего лета. Мало того, содержание песни было прямой иллюстрацией нынешнего состояния списанного с воинской службы инвалида:

Брала русская бригада

Галицийские поля.

И достались мне в награду

Два кленовых костыля.

Из села мы трое вышли,

Трое первых на селе,

И остались в Перемышле

Двое гнить в чужой земле.

Еще несколько калек в таких же солдатских тужурках приблизились к ним. У некоторых из-под шинелей виднелись кальсоны вместо брюк. По прошлогоднему приезду в Томск Суровцев знал, что в городе развернуто несколько госпиталей. Вот и сейчас на запасном пути станции стоял санитарный поезд, привезший с фронта тяжелораненых солдат и офицеров. Медицинские клиники университета и наличие медицинских кадров обусловили целесообразность открытия госпиталей именно здесь. А нахождение в городе психиатрической больницы, единственной на всю Сибирь, позволяло оказывать самую квалифицированную медицинскую помощь даже при черепно-мозговых ранениях. Находившиеся на излечении солдаты, как и выписанные из госпиталей инвалиды, не торопились покидать город, а попытки больных вырваться за пределы лазаретов медицинское начальство пресекало тем, что отнимало верхнюю одежду и брюки. Тем не менее скудное питание и госпитальная тоска влекли людей на томские улицы.

– Это откуда же такая песня, солдат? – поинтересовался офицер.

– Не могу знать, ваше высокоблагородие! Одно сказать могу: наш брат, солдат русский, сложил.

– Знаешь что, братец? Держи рубль на всех. Мельче денег у меня нет. Ты уж не обдели остальных.

– Благодарствуем, господин подполковник. Вы не сомневайтесь: все как надо сделаем. Тут мало того что на хлеб хватит, так мы еще и за ваше здоровье выпьем.

– Храни вас Бог, ваше высокоблагородие, за доброту вашу, – перекрестясь, с поклоном произнес другой инвалид.

– Дай Бог вам здоровья, – крестясь, повторили остальные.

Оставив инвалидов спорить о том, фронтовик он или не фронтовик, офицер отправился догонять своего попутчика. «Вроде молод для подполковничьего чина. Не иначе как штабной. Вон и форма заказная вся, – судили-рядили инвалиды, – однако от штабного милостыни не дождешься». «Видать, все же фронтовик», – авторитетно завершил спор одноногий.

Не доверяя никому столь ответственного дела, он сам отправился за самогоном, быстро ковыляя по привокзальной площади. Инвалид с гармоникой вслед ему заученно и обыденно продолжал петь:

Я вернусь в село родное,

Стану жить на стороне.

Ветер воет. Ноги ноют,

Будто вновь они при мне.

Как всегда после столицы, Томск казался просто крошечным городом. Предполагая несколько дней находиться в городе тайно, Суровцев, когда они выехали на Бульварную улицу, сразу же понял, что это будет не так просто сделать. Вид молодого, подтянутого, стройного офицера вызывал интерес у прохожих.

Два ряда елей и еще два тополей делали улицу необычайно широкой для сибирского города, где испокон веку климат холодом и ненастьем заставлял дома прижиматься друг к другу, чтобы избегать долгих переходов по морозу. Несколько знакомых лиц промелькнуло и среди прохожих, и среди проезжавших в санях.

– Куда прикажете вас отвезти, любезный Сергей Георгиевич? – спросил купец.

– Как я вам уже говорил, еду свататься. Дело почти безнадежное. Так что подскажите мне гостиницу поприличней.

– Так и не скажете, кто ваша избранница? Город наш невелик. Может быть, знаю.

– Тем более не скажу.

– Понимаю. Понимаю. А гостиниц всяких полно. Постоялые дворы мы отметаем. Приезжие среднего достатка предпочитают номера «Берлин» – и в центре, и не так уж дорого. Мне кажется, вам, по вашему чину, подошла бы гостиница «Россия». Роскошные номера, бильярдная, ресторан, оркестр, телефоны, электричество от собственной станции.

Суровцев знал эту гостиницу, впрочем, как и другие, но продолжал играть роль приезжего. Кадетом он несчетное количество раз проходил мимо здания «России», когда посещал находящийся рядом книжный магазин Макушина. Но именно эта гостиница меньше всего подходила для тайных свиданий. В двух шагах была улица Офицерская, на которой жили его тетушки, но обнять их он рассчитывал чуть позже.

– Самая фешенебельная – это гостиница «Европа». Она, говорят, отвечает даже европейским требованиям. Там все самое лучшее. Но, говорят, и цены соответствующие, – продолжал рассказывать Степан Петрович.

– Вот в «Европе» и остановлюсь, – решительно заявил офицер.

Сани миновали здание богадельни Михаила и Прасковьи Милюненок, где воспитателем работала его Ася. Сердце невольно забилось сильней. Тут же последовал поворот на улицу Офицерскую. Сергей не предполагал, что ему придется, подобно тому как год назад в Берлине, конспиративно передвигаться по родному городу.

Знали бы томичи, а если бы знали, то были очень удивлены тем, что гостиница «Европа» абсолютно превосходила большинство европейских гостиниц своим внешним и внутренним убранством. Здание в стиле модерн, выстроенное иркутским купцом Второвым, во всех отношениях было примечательным. Сделанное из кирпича, оно покоилось на лиственничном фундаменте, состоявшем из древесных свай и таких же лиственничных плотов, – на единственно возможном фундаменте при плавучих почвах устья речки Ушайки, впадавшей в Томь. Занимала она два верхних этажа, на первом же располагались магазины и лавки. Каждый этаж около восьми метров высотой. Огромные окна из толстого стекла, непонятно как только завезенные в сибирскую глушь, поражали воображение простых горожан. Полутораметровой толщины стены указывали на то, что внутри тепло зимой и прохладно жарким летом. Все это делало здание высотным и массивным на фоне других городских построек.