Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940–1945 - Рейнхольд Эггерс

Поначалу мы содержали в лагере и недовольных ирландцев, но последние оказались хуже поляков, когда дело доходило до принятия решений. Мы пытались найти возможных сотрудников в базовых лагерях и посылали их в Геншаген для отдыха и наслаждения свободой. После этого мы требовали активного сотрудничества.

Грей прошел весь этот путь до конца. Он передавал для нас. Были и другие. Но большинство попадавших в Геншаген в итоге решали, что с них довольно, что они не собираются играть на нашей стороне, и, прекрасно отдохнув, возвращались в разные лагеря, везя с собой интересную информацию. Некоторые, разумеется, вернулись в Ламсдорф. Некоторые поговорили с дантистом, капитаном Грином. Капитан Грин запомнил. Он запоминал имена. Он приехал в Кольдиц. Грей приехал в Кольдиц. Капитан Грин запомнил имя Грея.

Мы перевели Грея из двора пленных и, пока Берлин решал его дальнейшую судьбу, устроили его в одной из камер арки.

Все это время Грея кормили согласно обычным немецким рационам, которые он находил отнюдь не удовлетворительными. Он требовал продуктов, поставляемых Красным Крестом, и сигарет. Британский старший офицер отказал. Мы же ничего не могли ему дать. В конце концов комендант счел, что он по-прежнему остается военнопленным, а потому имеет право на пишу с его родины. Так что по нашей собственной инициативе из общего запаса британского Красного Креста мы извлекали по одной посылке в неделю для Грея.

Прошло несколько месяцев, прежде чем я устроил его перевод.

В итоге Грей примкнул к Британскому добровольческому корпусу, добровольческому подразделению, набирающемуся нами в основном в пропагандистских целях, якобы чтобы сражаться с нами на Восточном фронте. Оно оказалось не особенно успешным предприятием, а потому никогда не было введено в действие. Другие добровольческие подразделения против большевизма составлялись из белогвардейских русских и из народов, таких как украинцы и так далее. Последние отправились на фронт и попали в дивизию «Викинг», скандинавских добровольцев.

В июне 1944 года, сразу после дня «D», Кольдиц посетили два визитера в форме Британского добровольческого корпуса и инициалами на нарукавных повязках. Эти двое сказали, что хотели поговорить с пленными и попытаться привлечь некоторых в свои ряды. Мне, даже в моем амплуа как офицера пропаганды, это показалось отнюдь не лучшей затеей. Кроме того, июнь 1944 года казался не очень-то подходящим моментом для британцев начинать активное сотрудничество с врагом. Любой, кто знал Кольдиц, мог быть уверен, что, во-первых, столкнется со стопроцентным отказом сотрудничать плюс, если возможно, неистовой реакцией на вынесших подобное предложение. Последующее размышление, думал я, даст богатый урожай псевдодобровольцев, единственной целью которых станет бежать при первой возможности при переходе в Берлин, а оттуда на Восточный фронт.

Мы видели, что эти двое не имели ни малейшего шанса на достижение своей цели, но помочь им я счел своим долгом. Поскольку мы не могли рискнуть и провести этих двух «офицеров вербовки» по замку из-за возможности возникновения определенных беспорядков, мы оказали им, по крайней мере, небольшую услугу (не думаю, что это было чем-то большим), распределив их листовки среди почты военнопленных. В этих листовках утверждалось, что никаких действий, враждебных английской короне, не предполагалось. Война представлялась как результат злых умыслов евреев и международных финансовых операций и объявлялась предательством Британской империи. Проспект заканчивался призывом к англо-германскому альянсу.

Пленные сначала сожгли все листовки, но потом, поразмыслив, попросили выдать им еще несколько в качестве сувениров. Посетители к тому времени уже ушли – их листовок у нас больше не осталось.

В апреле 1944 года были предприняты еще две попытки прорваться сквозь «стык», где здания дворов немцев и пленных примыкали друг к другу.

Когда два года назад был обнаружен туннель в снегу, мы нашли маленькое треугольное пустое пространство в юго-восточном углу двора между тогдашней столовой и конференц-залом. И вот однажды утром около семи часов уборщики, работавшие на нашей стороне «стыка», услышали стук по железной двери, расположенной на нашем конце короткого прохода через стену с чердака наверху. Они немедленно привели караульных, и те с изумлением услышали крик: «Мы хотим коменданта, мы хотим увидеть коменданта!», «Принесите нам кофе!» и так далее на английском языке!

Я открыл дверь в стене и в шестифутовом проходе сквозь ее толщу обнаружил трех офицеров. Судя по всему, большую часть ночи они пилили петли двери со своей стороны и, дойдя до второй двери на нашей стороне, несколько подустали. Замка здесь не было; только болты и крюки, которые нужно было спилить. Первую дверь они сняли с петель, а вот вторую не успели. Работали они очень осторожно, ни разу не коснулись наших сигнальных проводов. Последние отсутствовали на дверях, зато окутывали стены возле них на нашей внутренней стороне. Первоначально мы намеревались использовать этот путь в другом направлении – чтобы быстро попасть из наших помещений во двор пленных. По этой причине мы оставили эти две двери без сигнальных проводов, и пленные, каким-то образом узнав об этом, воспользовались данной брешью в нашей цепи сигнализации и обратили наш вход в свой выход.

Примерно в то же время два офицера снова пробрались в коридор в нашей стене над кухней заключенных. К своему несчастью, во время этого вторжения они прорезали сигнальные провода. Включилась сигнальная лампочка, и Rollkommando, бросившийся вовнутрь, чтобы выяснить причину мигания красной лампочки на этом отрезке цепи, поймал их на месте преступления.

К концу месяца мы получили приказ составить список всех серьезных случаев заболевания и ранений для презентации их Международной медицинской комиссии с целью дальнейшей репатриации. Перед этой «репатриационной» комиссией стояла задача обследования заключенных, требовавших репатриации на основании хронической болезни или высокой степени инвалидности, полученной в результате боевых ранений.

Комиссия состояла из двух швейцарцев и трех немецких докторов. Ее рекомендации считались окончательными.

Наш собственный лагерный врач и британский врач несколько месяцев разбирали множество заявлений желающих предстать перед комиссией по различным основаниям, истинным, благовидным и подложным. В конце концов они сошлись на списке из двадцати девяти имен перспективных кандидатов на репатриацию. Для соискателей требовалось одобрение контрразведки, и ОКБ сразу же исключило из нашего списка двух сторонников де Голля.

Немалые возражения возникли по поводу капитана Грина, дантиста из Ламсдорфа, возможно, потому, что именно он помешал исполнению моего плана по внедрению в лагерь лейтенанта Грея в качестве «доносчика». Воспротивилось ОКБ и присутствию в списке капитана авиации Галифакса, офицера, получившего сильнейшие ожоги, когда его сбили во время налета на Берлин. В самых что ни на есть грубейших терминах он выразил свою неудовлетворенность полученным им лечением. Чуть позже в том же году ему разрешили отправиться в университетский госпиталь в Галле. Он провел там многие недели и лечился у первоклассных глазников. Туда и обратно его возил я и узнал, что он был очень доволен и состоял в хороших отношениях со всем личным составом.