Грушевый чертенок - Владислав Николаевич Леонов

кабинете директора горела одна настольная лампа. «Сам» сидел, разбирая бумажки: многие рвал и бросал в корзину, иные, наскоро пробежав глазами, откладывал в сторону. Вид у Василия Сергеевича вечером был совсем не такой измученный, как днем, на людях, а самый обыкновенный аверинский — деловой и напористый. Плечи под рубахой выпирали. Пиджак висел на спинке кресла: Аверин работал вольно, закатав рукава.

Перед парнями он не стал притворяться оглохшим от забот, а сразу нетерпеливо спросил:

— Ну?

Спросил не зычно, как вчера, и не шепотом, как нынче, а нормальным голосом, каким он говаривал, будучи простым комбайнером.

Павлуня, стоя у стола, принялся рассказывать. Аверин слушал, швыряя бумажки в корзину, изредка взглядывал на гонца. Женька морщился, открывал рот, дергал головой: он бы описал все не так — в красках.

— Вот и все, — отговорился наконец Павлуня. — А козла ихнего, Борьку, мы отпустили, пожалев.

Аверин откинулся в кресле, потер сильными ладонями лицо.

— Ну и черт с ним, с козлом! И с Модей! Обойдемся!

Василий Сергеевич встал, большой, как мамонт, потянулся — едва не зацепил люстру, гордость Громова Ефима Борисовича. Прошелся по старому кабинету, насмешливо оглядывая немодную мебель. Расправил знамена, чтобы лучше был виден Ильич, подошел к окну. Мощно светили белые фонари на центральной улице. В огнях был поселок, а дальше посверкивали звездочки на столбах — возле хранилищ, вдоль дороги, у мастерской.

Жаркий Аверин распахнул с треском раму, которую с таким старанием замуровала на зиму Елизавета Егоровна, оберегая здоровье старого директора. Высунулся, с шумом подышал и, осыпанный дождем, посмотрел на ребят.

— Эх, руки чешутся — больших дел хотят!

Павлуня взглянул на него с опаской.

СТРАШНЫЙ БРОД

Ночью выпал первый снег. Когда Павлуня рано утром вышел на крыльцо, он прежде почувствовал его по ядреному запаху, а уж потом, приглядевшись, увидел белые крыши и белый огород. Парень с наслаждением проложил стежку до калитки.

Оживал, просыпался совхоз. Осторожно, словно принюхиваясь к новой дороге, проезжали машины, шагали люди, оставляя четкие или размазанные следы.

Павлуня оглянулся: его шаги ложились вяло и криво. Он начал поднимать ноги повыше, следы пошли получше, без хвоста. Так он прострочил свою тропку до мастерской и сказал, улыбаясь:

— Снег-то, а! Прямо весь белый.

Ему никто не ответил. Саныч был в лесу, Боря Байбара — на семинаре, обиженный Модест сидел дома, только Женька скучал в одиночестве на «курительной» скамейке. Услышав Павлуню, встал, лениво направился к нему.

— Эй, а нам ил возить, — сказал он, указывая на целую колонну тракторов с тележками, которые вытягивались на дороге.

Начальник отряда плодородия Гриша Зиненко стоял у первой машины, смотрел нетерпеливо на ребят:

— Вас долго ждать? Поехали!

— Поехали, — ответил Павлуня, готовясь залезть в свой колесник, но вдруг повернулся и побежал косолапо к Мишиному трактору.

Этот трактор, навевая на Павлуню тоску и воспоминания, смирно стоял себе в сторонке. Он казался таким грустным и заброшенным, что парень, проходя мимо, мрачнел.

Теперь к чужой машине уверенно, как к своей собственной, шагал Иван Петров.

Иван был сегодня очень сердит: его старую технику отправили в ремонт и велели брать бабкинскую и работать. Мало того, посылают возить ил — рейсы дальние, бестолковые. И хуже всего, что занарядили Ивана вместе с Павлуней — это уж на смех всем деревням! Придется показать мальчишке настоящую работу, чтобы знал, как распускать язык и смеяться над ветеранами!

— Поехали! — сказал он.

— Стой-ка! — распахнул дверцу подбежавший Павлуня. — Не твой! Уходи!

Он никак не мог допустить, чтобы в Мишин трактор залез Иван. Тот себя-то не любит, не то что технику, которую угробит через два дня.

Пока Павлуня, объясняясь больше руками, чем языком, пытался выпроводить Ивана, а тот кричал сверху и брыкался, отряд, прогудев, уехал. Подбежал инженер и разнял спорящих. Сердито приказал догонять остальных и не валять дурака.

Женька, обессилев от смеха, еле вскарабкался в кабину, туда же влез взъерошенный, потный Павлуня.

— Ну, артист! — передохнул Женька. Он досмеялся, вытер глаза и сказал: — Валяй!

— Погоди, — ответил Павлуня, немного успокаиваясь в своей чистой привычной кабине, где никто не курит и не кричит, где сбоку висит зеркальце, а на стекле… — Кто это? — ткнул он пальцем в красивую девушку, которую Женька самовольно наклеил на стекло. — Это ты?!

— Это не я. Это купальщица. Это нам с тобой на счастье. Пускай улыбается, тебе жалко?

Павлуня разглядел девушку: она чем-то напоминала Татьяну.

— Не жалко…

— Двигай тогда. Иван вон уж где.

Иван, едва запустив двигатель, сразу рванулся за ворота. А Павлуня сперва прогрел машину, послушал дизель, пощелкал переключателями и только после этого поехал, выбирая места на разбитой дороге посуше да поровней.

Утро из-за снега светлее обычного, и парень порадовался, что не нужно жечь фары.

Впереди вовсю плескался светом Иван Петров. Тележка его моталась из стороны в сторону: он дорогу не выбирал, сердито жарил по кочкам да буграм — благо трактор не свой. Мимо него уже проехала обратно вся колонна, а Иван только что подскочил под экскаватор. Ему плюхнули два ковша пованивающего ила и только хотели плюхнуть третий, как Иван отъехал, роняя во все стороны липкие лепешки.

На зеленом «газике» подкатил Аверин. Еле вытащил из кабины широкие плечи, спросил Ивана, где Алексеич.

— А черт его ведает! — откликнулся Петров.

А Павлуня задержался на дороге. Он встретил Модеста, который тащил за собой на веревке белого козла — то ли на бойню, то ли на продажу. Борька упирался, мотал головой, шумел.

Павлуня остановился:

— Животное ведь. Больно ему.

Ничего не ответил Модест, только молча сошел с дороги в кавану, освобождая путь. Павлуня поехал тихонечко, качая шапочкой. Ему было жалко козла.

У экскаватора стоял Аверин и смотрел на часы. Поодаль топтался Иван Петров, вид у него был независимый, руки — в карманах.

— Что это такое, Алексеич? — закричал временный директор, едва Павлуня приблизился и открыл дверцу. — Сорок минут, а?

— Бывает, и по часу жду, — подошел экскаваторщик. — С утра машин навалом, а потом — загорай! Разве ж это работа!

Аверин широкими шагами стал мерить берег пруда. Иван с опаской поглядел на него: когда Аверин так шагал и морщил лоб, то наверняка что-то придумывал особенное. И верно: Василий Сергеевич подошел к механизаторам веселый.

— Слушай, Иван Петров, помнишь, как мы через Гнилой ручей перебирались? Там же прямая дорога, поле — рукой подать.

Иван подумал и ответил:

— Так то ж летом, в засуху, когда ручей, естественно, пересыхал сплошь. И ездили, собственно, без груза…

Василий