Француженки не верят джентльменам - Лора Флоранд

И тогда он точно не выживет.

Габриэль и Джоли очень весело проводили время в кухне. Они смеялись, щипали друг друга за мягкие места, угрожали, что кое-кто пожалеет, что вмешался в работу другого, а после пары рычаний Габриэль прижимал ее своим большим телом спиной к стойке и притворялся злодеем. И она даже не могла сосчитать, сколько раз это было.

Джоли не вспоминала о своих страхах, пока не открыла дверь и они с Габриэлем не увидели, как Лея улыбается Даниэлю, который что-то говорит ей. Оба Лорье мгновенно повернулись к ним и сразу прекратили обмениваться взглядами, но Джоли не могла забыть, какое выражение лица было у Леи.

Как это ей удается – давать мужу такую любовь и поддержку, будто они являются источником его жизненной энергии? Интересно, а возвращает ли он ей такую же часть себя? И стоит ли оно того?

Или с самой Джоли что-то не так? Неужели она не может дать своему отцу достаточно любви и поделиться с ним своим энтузиазмом? Неужели боится предложить свою безмерную любовь и поддержку Габриэлю, который так явно заслуживает и то и другое? Может быть, она унаследовала эгоизм матери? Старый гнев, о котором она уже давно забыла, мощной волной поднялся внутри ее. И вдруг оказалось, что в ней до сих пор не погасли такие старые эмоции, как ярость и боль, идущие из ее детства, когда мать развелась с отцом и увезла дочерей на другую сторону Атлантики, так что они почти не видели отца. Ярость, которая выросла, но выучилась принимать сторону матери как единственно верную. Ладно, скажем, более верную.

При мысли о том, что можно измениться и стать такой же, как Лея, которая отдает всю себя любимым людям, внутри у Джоли все вздрогнуло. И все же нельзя было отрицать, что щедрость духа Леи сделала эту женщину необычайно красивой. Даже Джоли хотелось наслаждаться ее теплом, несмотря на краткую вспышку негодования на нее за то, что она лучше Джоли.

Ну почему она лучше? – не хотела сдаваться Джоли. И почему способность безмерно отдавать себя другим делает ее лучше?

Она подняла голову и, взглянув на Габриэля, заметила сожаление на его лице, когда он смотрел на пришедшую пару. Потом, подавив сожаление, он нагнулся, чтобы расцеловать Лею в щеки.

Иногда Джоли начинала ненавидеть эту французскую традицию поцелуев в щеки. Хотя Джоли и помнила, что Габриэль и Лея дальние родственники, но, тщательно изучив этот вопрос, она также узнала, что для мужчин нет препятствий, чтобы любить свою троюродную сестру и чертовски желать завоевать ее для себя.

Габриэль выпрямился и, пожав Даниэлю руку так оживленно, что тому пришлось перестать целовать Джоли в щеки, втащил его с Леей в квартиру.

Джоли нравилось наблюдать за двумя шеф-поварами сразу. Несмотря на возникшую еще раньше ревность, Габриэль, казалось, был очень рад видеть Даниэля. И вскоре стало очевидно, что он все еще чувствует нежную, в стиле старшего брата, гордость за своего более молодого коллегу. Должно быть, эта гордость зародилась еще в те дни, когда Габриэль начал помогать Даниэлю управлять его кондитерской кухней и давал разные полезные советы, которые были спасательным кругом для неискушенного молодого человека.

Даниэль обладал весьма сдержанной элегантностью, а энергия Габриэля была столь бурной, что буквально заполняла всю комнату. У Джоли сложилось причудливое впечатление, будто черная дыра и сверхновая звезда пытаются вместе усидеть за обедом, но тем не менее взаимно уважают чужое пространство. Джоли была бы рада понять, каковы впечатления Габриэля от контраста между нею и Леей. Самоотверженность против эгоизма? Великодушная, щедрая мать-богиня против упрямой смертной?

Габриэль сказал, что Джоли не была эгоисткой, но вряд ли он мог не заметить, как разительно Джоли отличается от Леи. В конце обеда Джоли вздохнула, велела себе не быть смешной и пошла в ванную – просто на всякий случай еще раз проверить, не стерлась ли губная помада. Поскольку Лея забыла накрасить губы, то Джоли могла, по крайней мере, извлечь из этого хоть какую-то пользу: она могла бы заставить свои губы выглядеть более соблазнительными.

– Ты спятила, знаешь? – пробормотал Габриэль, стоя в двери ванной и глядя, как критично Джоли рассматривает себя в зеркало. Она взглянула на его отражение, и ее сердце моментально зажглось.

– Знаю, – с сожалением сказала она. – Но ты должен признать, что она великолепна. – Когда Лея смотрела на Даниэля, то такой и была.

– Конечно, великолепна, – ответил Габриэль с удивлением и, возможно, с ноткой раздражения. – А себя ты какой считаешь?

Джоли бросила помаду, подошла к нему и обняла его обеими руками за талию. Он поднял ее и поцелуем стер сразу всю помаду.

– Je t’aime[95], — сказал он, резко выпустил ее и вернулся к гостям.

И оставил Джоли стоять, ухватившись за раковину, и в растерянности смотреть на то место, где он только что стоял, будто он оставил после себя пустое пространство, которое ничто не могло заполнить.

Putain. Это было все, что Габриэль мог сделать, чтобы не застонать вслух и не разбить свою голову об один из горшков с геранью, стоявших на его балконе, или чтобы не сделать что-то еще. Неужели он никогда не сможет научиться обуздывать себя? Сколько миллионов раз он говорил себе не торопиться, действовать осторожно? И вот, пожалуйста, просто взял и вот так проговорился. Она была такой симпатичной и так страстно обняла руками его талию, будто там для них и было самое прекрасное место, а потом посмотрела на него с такой удивительной улыбкой. Просто смешно, что она волнуется из-за Леи.

«Посмотри на Даниэля», – подумал он с тоской, когда его протеже слегка улыбнулся жене. В его серых глазах жил целый мир любви – и в наклоне головы, и в том, как он время от времени слегка проводил кончиками пальцев по ее бедру.

Но Даниэль не навязывал Лее своих желаний. И не бросал свое сердце так, будто швырял какой-то прыгающий мячик, который будет просто счастливо скакать по кругу и, вернувшись, займет место хрупкого, испуганного, жизненно важного органа, каким и было его, Габриэля, сердце.

Габриэль засомневался, опять вспомнив того девятнадцатилетнего Даниэля, который, едва выйдя из детства, женился на Лее. Прекрасно. Так может быть, Даниэль и вправду беспечно бросил ей свое сердце, но, но… ему же было всего девятнадцать лет. А Габриэлю сейчас тридцать четыре. Ему уже следует лучше разбираться в таких вещах.

Но проблема в том, что когда Джоли так смотрит на него, то заставляет его думать, будто для него возможно все. Даже связать с ней свою жизнь.

И когда она наконец вышла из ванной, то в ее взгляде были осторожность, смущение, сомнение и удивление. И его сердце перестало прыгать, будто мячик, и ухнуло вниз.

Джоли утянула Лею на балкон, чтобы полюбоваться видом улиц. И это было по-своему хорошо, потому что Габриэлю вовсе не было надо, чтобы сейчас Джоли болталась вблизи него и Даниэля, замечая контраст между холодным и элегантным принцем и ревущим неуправляемым чудовищем. Но когда бы Габриэль ни встречался с ней глазами сквозь балконную дверь, вид у Джоли был такой, будто он адски сильно поразил ее.