Пропавших без вести – не награждать! - Геннадий Сорокин

От усилившегося снегопада один за одним просыпались десантники. Некоторые же, разоспавшись, заползали от снежинок под «покрывало», пытаясь согреться собственным дыханием, но холод все равно давал о себе знать, и вскоре почти весь отряд собрался у костров. Светало.

С готовым текстом радиограммы Лоскутов разбудил Кабо.

– Кажется, я простыла, – Кабо виновато посмотрела на командира. – Товарищ майор, вы ничего не подумайте, я готова к переходу. Знобит что-то, а так я здорова.

Получив от Лоскутова текст радиограммы, шифровальщик уединился в единственной палатке в лагере. Выйдя через пару минут, он подал Николаю Егоровичу лист с колонками цифр, а подлинник сообщения сжег. Зачем надо было каждый раз подписывать документ, который после зашифровки сжигают, было непонятно. Но таковы были правила, которые следовало неукоснительно соблюдать.

Пока Лоскутов занимался радиосвязью с Мурманском, Боков провел прием жалующихся на здоровье бойцов. Серьезных заболеваний пока не было, таблетки понадобились только Кабо. Даже принявшие накануне ледяную ванну моряки с «Дмитрия Ульянова» чувствовали себя нормально. Тяжелораненый моряк, как и предсказывал Боков, ночью умер.

Пока не взошло солнце, в отряде разогрели консервы в банках, вскипятили чай, позавтракали и затушили костры.

– Будем ждать «раму»? – спросил Лоскутова Монгол.

– Перестрахуемся, подождем. Нам и так пока несказанно везет: в море не потопили, на мину не налетели, вчера одним катером отделались.

В ожидании «рамы» в лагере навели порядок, убрали все бросающиеся в глаза следы ночевки большого количества людей. Могилу для умершего моряка вырыли около густого кустарника. Перед тем как опустить в яму покойника, туда побросали пустые банки, мусор, головни от костров. Рыть для мусора отдельную яму никто не хотел.

«Рама» прилетела около десяти часов и долго кружила над фьордом. В один из заходов она подлетела близко к лесу, где прятались десантники. При ее приближении в лесу все замерли, даже разговоры смолкли. Ничего не разнюхав, немцы улетели.

– Теперь в путь! – скомандовал Лоскутов. – До наступления темноты мы должны пройти перевал. Если хотите поужинать горячей похлебкой, то пошевеливайтесь, за вас багаж никто не понесет!

Переход ко второй горной гряде прошел быстро и организованно, но в месте, обозначенном на карте как перевал, удобного подъема в гору не было. Пришлось незапланированно идти дальше вдоль полуострова. По дороге отряд попал под сильный дождь, спрятаться от которого было негде. К вечеру вымокшие и озябшие десантники подошли к проходу между горами. Посовещавшись, командиры решили по ущелью перейти в новую долину. Лагерем встали уже в полной темноте. Дров поблизости не было, так что спать легли на холодной земле, полуголодными.

Наутро Кабо слегла.

– Что с тобой? – присели около нее Лоскутов и Боков.

– Не могу встать. В животе все жжет, болит, температура. Может, я отлежусь до вечера?

Боков раздел больную, послушал ее дыхание, помял живот. Вместо лекарств вколол ей морфия, после которого замполит уснула.

– Командир, у нее аппендицит, – сообщил врач. – Оперировать ее здесь нет никакой возможности.

– Она же здоровая была? Ты осматривал ее перед рейдом?

– Ее если где и осматривали, так в военно-медицинском управлении Северного флота. Но не в этом дело, аппендицит может проявиться у любого человека. Она, как мне сказала, вчера упала с горы и ударилась животом о камень. Если у нее произошел прорыв слепой кишки, то перитонит неизбежен.

– Сколько ей осталось?

– Сутки, двое. Лечить нечем. Обезболить могу.

– Ты уже ее обезболил. Лежит, посапывает, как младенец. Вот что, Боков, о том, что у нее обострение аппендицита, никому ни слова. В первую очередь ей не проболтайся. Бойцы, готовьте носилки, у нас раненый!

Вместо носилок Кабо пришлось нести на плащ-палатке. Деревьев, чтобы вырубить жерди, нигде поблизости не было.

Через шесть часов марша по горной долине Лоскутов скомандовал: «Привал!» Остановились в жиденьком перелеске. Из сухих дров разожгли небольшой костер, разогрели пищу. Кабо пришла в себя.

– Товарищ майор, вы не бросайте меня, я поправлюсь. Я знаю, вам тяжело нести меня, но это ненадолго. Я живучая, я вам еще пригожусь – в глазах у нее стояли слезы. Слезы жалости самой к себе. Наверное, она вспомнила, как совсем недавно предлагала Лоскутову бросить потерпевших крушение моряков.

– Не волнуйся, – Николай Егорович почти ласково погладил ее по волосам, – в рейде своих не бросают.

К вечеру Кабо поняла, что Боков и Лоскутов что-то скрывают от нее. Она, для разговора один на один, вызвала Николая Егоровича.

– Что со мной, товарищ майор, все серьезно? – Кабо, не в силах подняться, лежала на сложенной вчетверо отрядной палатке.

– Мы подозреваем перитонит.

– Меня надо отправить в больницу. Вы не сможете вылечить перитонит в полевых условиях. Меня надо оперировать. Майор, что вы смотрите на меня так? Вы же не собираетесь смотреть, пока я не помру у вас на руках?

– Отвечу по порядку, – Николай Егорович сел на землю рядом с Кабо, закурил. – Если ты не забыла, то мы находимся в Норвегии, на оккупированной врагом территории. В какой госпиталь я должен тебя отправить? В немецкий?

– Мне надо в больницу, – прошептала Кабо.

– Никому из них, – Николай Егорович обвел рукой десантников, обустраивающих временный лагерь, – даже на ум не придет говорить о лечении у немцев. А ты? Ты не боишься оказаться в руках у врага. Почему? А не потому ли, что ты давно и успешно работаешь на абвер?

– На какой еще абвер? – Кабо устало прикрыла глаза.

– Брось прикидываться. Я вычислил тебя еще в Мурманске. Я мог бы давно отдать приказ ликвидировать тебя, но решил подождать…

– А сейчас чего ждешь? – усмехнувшись, спросила Кабо. – Я беззащитна. Я в твоих руках. Достань нож и воткни мне в грудь, если у тебя рука поднимется убить больную женщину.

– За меня не беспокойся: крови я никогда не боялся – ни своей, ни чужой. Для меня, Кабо, мир не делится на мужчин и женщин, на сильных и слабых. Для меня есть свои и есть враги. Ты – враг, и убить тебя – благо.

Они помолчали. Десантники, видя, что у командира с больным замполитом серьезный разговор, старались обходить их стороной. Боков с аптечкой стоял в зоне прямой видимости, ждал, когда понадобится его помощь.

– У меня есть деловое предложение, – Лоскутов, подводя итог дискуссионной части разговора, ввинтил окурок в землю. – Буду откровенен, жить тебе осталось недолго, от силы сутки. Как ты проведешь эти сутки, зависит от тебя. Если мы не договоримся, то я оставлю тебя без медицинской помощи, и тогда ты проклянешь тот день, когда родилась на свет.

– Я давно его прокляла. Много-много лет назад.