Степной ветер - Ирина Дегтярева

Малочисленный церковный хор пел не слишком слаженно. Выделялся только тонкий голос Димки. Егору медведь на ухо наступил.

Отец стоял на службе рядом с Мишкой, и тот сбоку видел его серьезное лицо, с которого еще не сошел летний загар. Остроскулое, оно походило на лик с иконы. Петр Михайлович сосредоточенно крестился, и Потапыч гадал: о чем он сейчас думает? Сразу же после службы они должны выезжать на соревнования.

Тут, в церкви, и дядя Гриша. Он жался к колонне справа. Всегда там стоит, около иконы святого Николая. Отец любил подшучивать над ним, говоря, что он не просто так рядом с Николаем Угодником отирается: у него с ним деловые переговоры. Дядя Гриша просит, и святой Николай ему, счастливчику, во всех начинаниях способствует.

Ленка стояла рядом с отцом, смиренно глядя в пол, и дергала кончики платка. Юрка приблизился к аналою, на котором лежала книга, и, скосив глаза, пытался читать на старославянском.

В церковь пришли и другие хуторяне, но их было не так много, как в праздничные дни.

Мишка думал о святом Минасе и рассчитывал на его поддержку. Ехать Потапыч не боялся – он пугался предстоящих испытаний. Воображал себе толпу незнакомых надменных мальчишек и девчонок, для которых это не первое соревнование, и с ужасом ожидал, что Горчик понесет.

Отец объяснил, что это практически невозможно. Изо всех лошадей конезавода он выбрал для Мишки самого спокойного и добродушного жеребца.

* * *

Первая встреча Потапыча с Горчиком произошла на следующий же день после разоблачения Полушкина.

Высокий, тонконогий, черный, Горчик был точной копией своего отца, и Мишка сперва его испугался. Но Горчик с таким добродушным фырканьем взял из его руки сухарик и так безмятежно и доверчиво захрустел, что Потапыч едва не прослезился от умиления.

Правда, умиление длилось не очень долго. Почуяв, что сухариков больше нет ни в руках, ни в карманах мальчишки, Горчик задрал голову и дважды сбросил Мишку. Но Потапыч уже не пугался, а разозлился и по совету отца хлопнул Горчика по заду хлыстом с кожаной круглой хлопушкой на конце.

Горчик с изумлением покосился на него и попытался еще раз скинуть. Мишка предупреждающе шлепнул его снова, и Горчик присмирел, почуяв, что маленький всадник контролирует ситуацию и лучше не баловать.

Поездив на площадке конезавода, Мишка в сопровождении то дяди Гриши, то отца стал выезжать за пределы хутора, удаляясь каждый раз все дальше. Отец заставлял его выдерживать определенный темп, и это выматывало больше всего.

Они останавливались передохнуть и, пока были теплые дни, сидели или лежали на земле, покуда стреноженные лошади бродили рядом, пощипывая сухую траву.

Мишка лежал и думал о странном. О том, что они сейчас здесь совсем одни – на многие километры степь. Он со своим отцом, и его Горчик с отцом. Двое людей и два коня. Небо и земля и начинающаяся осень, вздувшая ветрами небосвод, размыто-голубой и остывающий после лета.

«Так бы всегда», – думал Мишка.

После тренировок Потапыч уставал до головокружения. Засыпал на уроках и нахватал троек и двоек. Отец сердился, но не отменял подготовку к соревнованиям, чего больше всего боялся Мишка.

Дядя Гриша заразился их азартом, и тетя Вера не слишком ворчала, пичкала Мишку, считая, что он сильно похудел и замучился от верховой езды – даже во сне скачет.

Ему и правда все время снились степь и трава, которую он видел довольно близко, словно глазами Горчика.

Болели ноги, спина, руки, зад, да практически все тело. Но это первые две недели. В начале третьей недели Мишка поймал себя на мысли, что он скачет не напрягаясь, не задумываясь, куда и зачем. Он просто целиком отдавался этому равномерному движению, сливаясь с конем воедино. Ему даже показалось, что и дышат они с Горчиком одинаково, в одном ритме. После той поездки отец его впервые похвалил.

Седло Петр Михайлович ему купил не сразу – сначала заставил ездить то на одном, то на другом из тех, что были на конезаводе, пока не понял, какое из них для Мишки самое удобное.

Однажды утром, спустя три недели после начала тренировок, Мишка проснулся неохотно, с большой нелюбовью взглянув на звонивший будильник. На концах его стрелок сидели золотые пчелки, а сам циферблат был сделан в виде пчелиных сот. Часы подарила тетка, когда Мишка пошел в первый класс. С тех пор пчелки жужжали каждое утро в течение учебного года. Они исправно трудились, отсчитывая секунды, минуты, часы, а вот Мишке трудиться не хотелось. В кровати так тепло, уютно, сонно. При одной мысли, что придется сейчас откинуть одеяло, Мишку пробрал озноб.

В комнате тьма постепенно рассеивалась, и Потапыч заметил на полу какой-то новый предмет. Присмотревшись, он вскочил с таким победным воплем, что все в доме вздрогнули и проснулись. Это было новенькое седло. Мишка тут же уселся на него, поджав ноги, и принялся гладить его кожаную гладкую поверхность, обнюхивать. Это седло оказалось самым удобным изо всех, в которых он когда-либо сидел.

Отец заглянул с террасы с бритвой в руке и наблюдал, улыбаясь, как Мишка радуется подарку.

За завтраком на веранде Мишка взахлеб расписывал домашним преимущества нового седла, особенно когда выяснил, что оно стоило почти тридцать тысяч.

– Ты бы ему еще конкурное седло купил, – заметил дядя Гриша, хотя в голосе его сквозила радость, а не упрек.

Мишка знал, что конкурные седла бывают еще дороже.

– Займется конкуром – куплю, – серьезно по обещал отец.

Ленка кусала кончик рыжей косы от досады, что Потапычу столько внимания, а Юрка поднял голову от книги и заметил:

– Молодец наш Потапыч! – и снова уткнулся в книгу.

Мишка покраснел и продолжил описывать достоинства седла так рьяно, что чуть не опоздал в школу.

* * *

Служба в церкви подходила к концу. Мишка почему-то начал дрожать, хотя внутри храма было не холодно, воздух висел теплой подушкой, мерцал над свечами, уплотнялся от человеческого дыхания.

Отец предупредил, что, если Мишка попробует, как обычно, спрятаться перед поездкой, его искать и уговаривать никто не станет.

Мишка боялся неизвестности, но решил для себя, что вся затея с соревнованием – это приключение, и пусть все идет как идет. Он будет следить за событиями с интересом и не станет волноваться и принимать происходящее близко к сердцу. Однако легко подумать, но совсем не просто выполнить…

Потапыч вернулся домой из церкви на ватных ногах, взял собранный с вечера брезентовый рюкзак и, бледный и напряженный, направился к машине.

Увидев, как Мишка дисциплинированно уселся на заднее сиденье, Петр Михайлович удовлетворенно кивнул. Он как раз заводил в фургон-прицеп Горца из домашней конюшни.

Мишке пришлось выйти из джипа, чтобы попрощаться с тетей Верой. Она не ходила в церковь – собирала им еду в дорогу.