Последняя королева - К. У. Гортнер

Я ошеломленно молчала, глядя, как дергается его левый глаз, и у меня подступил комок к горлу.

– Это ведь не все. Ты не все мне сказал.

– Да, – невесело усмехнулся отец. – Похоже, Филипп Фламандский больше не желает титула принца-консорта Испании. Он говорит, что мы должны поменять очередь на престол так, чтобы после нашей смерти он стал королем. Твой муж, Хуана, хочет завладеть твоим троном.

* * *

Вернувшись в наши покои, я обнаружила Филиппа в одной рубашке. Разорванный камзол валялся на полу. Увидев выражение моего лица, он осушил кубок и направился прямо к буфету. Схватив графин, он вновь наполнил кубок вином и сделал глоток, но тут же отшвырнул кубок, разбрызгивая вино изо рта.

– Уксус! Чистый уксус! Во имя Христа, в этой преисподней даже вино прокисает! – Он подошел к окну и рывком распахнул его. – И жара просто невыносимая. – Он развернулся ко мне. – В полночь такой же зной, как и в полдень.

– Ничего удивительного – начинается лето. – Я встретилась с ним взглядом, потом закрыла дверь. – Когда ты собирался мне все рассказать? Или не собирался вообще?

– Лучше не начинай. – Филипп зловеще прищурился. – Хватит с меня и того, что твердили испанцы. Каждый проклятый час на охоте, каждый час по пути назад, каждую минуту – все одно и то же. «Вы должны отречься от союза с Францией», – издевательски проговорил он. – «Испания никогда этого не позволит». Будь проклят твой отец и будь проклята Испания! Я уже сыт по горло, как и Безансон. Пора твоим родителям понять, что я не какой-то глупый мальчишка, которым можно вертеть как угодно!

– Мне плевать на Безансона, – заявила я. – Прошло несколько недель, но ты ничего мне не сказал. Я предупреждала, что французской помолвке никто здесь не обрадуется, но ты не слушал. В итоге ты умудрился поругаться с моими родителями, когда они охвачены горем…

– А они когда-нибудь бывают не охвачены горем? – язвительно рассмеялся Филипп. – Похоже, смерть обожает их общество. – Он начал загибать пальцы. – Так, смотрим: сперва первый муж твоей сестры Исабель ломает себе шею, упав с лошади. Затем умирает твой брат после короткого союза с моей сестрой, а за ним Исабель, ее маленький сын, а теперь муж твоей сестры Каталины. Такое чувство, будто союз с домом Трастамара несет гибель любому.

Я в гневе шагнула к нему:

– Тебе столь безразлична моя семья, что ты смеешь насмехаться?

– Я говорю правду. Мы, Габсбурги, предпочитаем не прятаться за ложным благочестием и сдержанностью.

– Это ты говоришь правду? – недоверчиво переспросила я. – Ты вместе с Безансоном замышлял за моей спиной помолвку моего сына и все это время преднамеренно меня обманывал. Ты потребовал от моих родителей объявить тебя наследником престола, хотя прекрасно знаешь, что это не в их власти и их кортесы никогда такого не позволят. Если это и есть честность Габсбургов – молю Бога, чтобы Он избавил нас от их вероломства.

Филипп замер, губы его дрогнули. Я сама не ожидала, что выскажу ему такое, но поняла, что нисколько не сожалею о своих словах. Я тоже была сыта по горло. Неужели он думал, будто я останусь в стороне, пока он глумится над моими родителями, превращая нашу жизнь в кошмар?

– Вероломство? – бросил он. – Это как раз то, что замышляешь ты вместе с их католическими величествами! Все разговоры о том, будто мы приехали получить полномочия от их кортесов, – ложь. Твоя мать вовсе не собирается объявлять тебя наследницей, а тем более позволять тебе править после ее смерти. Ей нужен принц, из которого она могла бы вылепить что угодно. И потому она откладывает наделение нас титулами, безнадежно полагая, что нам наконец надоест и мы пошлем за нашим сыном.

Я попятилась.

– Это… это неправда, – пробормотала я, чувствуя, как по коже бегут мурашки.

– Неправда? Тогда, может, объяснишь, почему твой отец, изводя меня своими требованиями отвергнуть Францию, недвусмысленно спросил, готов ли я к тому, чтобы нашего сына объявили инфантом? – Он усмехнулся в ответ на мое ошеломленное молчание. – Так я и думал. Объяснить ты не можешь, поскольку знаешь, что это правда, и знала с самого начала. Ты ведь всегда была с ними заодно, хотя я твой муж, которому ты должна быть предана без остатка! Ты полагаешь, будто сможешь изводить меня до тех пор, пока я не сделаю все, о чем они просят. Что ж, этому не бывать. Последняя их надежда на мировое господство умерла в Англии. К кому им теперь обратиться, а? Кто спасет их драгоценную Испанию?

Я смотрела на его охваченное яростью лицо, не в силах узнать в нем прежнего Филиппа. Его чудовищные обвинения проникали в мою душу, словно медленнодействующий яд.

– Я! – Он ткнул себя пальцем в грудь. – Я – единственный, к кому они могут обратиться. Только я теперь способен спасти Испанию. Моя кровь – их будущее. Твоя мать может до посинения произносить напыщенные речи, но она знает, насколько местная знать презирает твоего отца. Они только и ждут ее смерти, подобно воронам, чтобы накинуться на Фернандо Арагонского и растерзать в клочья. Она знает, что они никогда больше не потерпят, чтобы ими правила женщина. Без меня погибнет все, за что она сражалась. – Он хищно осклабился. – Иди расскажи ей, какой я неблагодарный мошенник. Заодно посоветуй быть поосмотрительнее. Скажи ей, что, если она начнет испытывать мое терпение, я без сожаления покину эту проклятую страну. И делайте тогда с ней что хотите!

Филипп вышел, громко хлопнув дверью. Я закрыла лицо руками и разрыдалась.

Мы вернулись в Толедо, где мать объявила девять дней официального траура по принцу Артуру. Утром, днем и вечером совершались поминальные службы, и мы были обязаны присутствовать на каждой, изображая горе над черными погребальными носилками с восковой фигурой принца Тюдора, которого никогда не знали. Я горевала по-настоящему, но не о нем, а о моей сестре Каталине, которая оказалась одна вдали от дома, став вдовой в семнадцать лет. Горевала я и о собственной судьбе, ибо все мои надежды, связанные с возвращением в Испанию, разбились в прах. На публике я носила маску невозмутимости, но в жизни моей все рушилось, и я как никогда прежде боялась того, что может принести будущее.

Безансон ни на шаг не отходил от Филиппа, нашептывал на ухо, строя очередные козни. В итоге между моими родителями и их советниками разразилась война, что нисколько не облегчало напряженной обстановки, в которой нам приходилось жить, к тому же мать сама об этом постоянно напоминала.

– Я знаю, что твоего мужа нисколько не волнует Испания. Но он не настолько глуп, как ему хотелось бы казаться. Я наблюдала за ним и Безансоном на заседании совета и видела, как вспыхивали их глаза каждый раз, когда заходил разговор о Новом Свете и наших родовых владениях. – Королева мрачно улыбнулась. – Земля означает власть. Все, что смог предложить Луи Французский, – пустые обещания и принцессу, которая может умереть в младенчестве, в то время как мы предлагаем вполне устоявшееся государство. Возможно, именно потому архиепископ побывал у меня сегодня утром и заявил, что либо я раз и навсегда решу вопрос с престолонаследием, либо он будет рекомендовать немедленно вернуться во Фландрию.