Мент: Рождество по-новорусски - Александр Золотько

– Это мое дело.

– Тогда не лезьте ко мне в душу с поучениями, гражданин начальник. Браток я, понятно? И прапорщик Бортнев. И не Браток. И не прапорщик.

– Ты сам-то понял, чего сморозил?

– Я-то понял. Я понял. Я базар фильтрую. А вы не поймете, потому как были вы ментом – ментом и остались. Рвали задницу не понятно из-за чего, и снова рвете. Нет? Скажите, что я не прав.

– Не скажу.

– То-то и оно. Ладно, давайте прикидывать, как на свою задницу приключений побольше нагрести.

– А они сами подгребутся. Мы с тобой давай лучше прикинем, что будем делать с Громовым.

– С кем?

– С охранником, который еще позавчера должен был принести мне двадцать штук баксов. И не принес.

– Здрасьте, – сказал Браток. – У вас других дел сейчас нету.

– Пока нету.

– Прячется ваш Громов. Залег куда-то.

– Не похоже. Подумай сам, Ваня. Он перепугался совершенно конкретно. И для него это был нормальный выход. Куда он спрячется? Из города сбежит? У него тут и квартира, и барахла полно, ты ж сам выяснял. Чего ему все это бросать?

– Не знаю. А с чего ему было на хозяйскую дочку-малолетку лезть? Шалаву найти себе не мог?

– Правильно. Молодец. Соображаешь. Ты все очень точно сформулировал. Если человек ведет себя неправильно, то нужно разобраться, чего это он так. Ты же сам говорил, что Громов этот жмот редкостный. И ничего не сделает, если это ему не обещает прибыли. Говорил?

– Говорил.

– Вот, значит, мы пока и займемся этим Громовым. Пока наши с тобой неприятности не поднакопятся. А тогда будем их решать.

– Сомневаюсь я что-то, что Громов много нам скажет.

– А мы постараемся.

– Прямо сейчас? – Браток посмотрел на часы.

– Самое время. В проклятые годы культа личности все аресты проводились ночью. Вот мы и съездим к Громову поболтать. И я уж не знаю, кем ему нужно быть, чтобы не ответить на наши вопросы.

И они приехали на квартиру к Громову. И долго жали на кнопку звонка. И им никто не открыл, хотя с улицы они ясно видели, что окна в квартире Громова освещены.

Гринчук посмотрел на Братка. Тот пожал плечами. Отошел немного назад, разогнался и ударил ногой. Дверь распахнулась.

Громов был дома. Он никуда не убежал. Он даже не стал оказывать сопротивления. На ворвавшихся в дом Гринчука и Братка он смотрел молча.

Выглядел он совершенно спокойным. Мертвым вообще не свойственно волноваться.

Геннадию Николаевичу Громову было тридцать пять лет. Образование он имел высшее, закончил институт физкультуры и мог бы работать тренером по боксу. Но не работал он тренером в своей жизни ни одной минуты. Вот рэкетом – подрабатывал. Вышибалой был, потом охранником и телохранителем. Был.

Еще был любовником четырнадцатилетней дочки своего работодателя. Сволочью и жмотом. Опять, таки, был. У Геннадия Николаевича Громова теперь все было в прошедшем времени. Все, кроме пулевого ранения в виске.

Пистолет лежал возле кресла на полу, там, куда, по-видимому, выпал из мертвой руки. Дальше, почти возле самой стены лежала стрелянная гильза.

Странно, подумал Гринчук, почему-то те, кто решил покончить с собой с помощью пистолета, стараются это делать сидя. Травятся лежа, а стреляются обычно сидя.

По всему получалось, что Громов прервал свое земное существование что-то около суток назад. Точнее Гринчук определить не смог. Покойный сидел в кресле, кресло стояло напротив двери. Глаза были открыты и пристально смотрели перед собой.

– Слышь, Браток, – Гринчук оглянулся на Бортнева. – Не в курсе, можно самоубийцу покойным называть?

– А с чего нет?

Браток стоял в дверях комнаты и, похоже, не собирался в комнату заходить.

– Ну, как это с чего? Самоубийство – это грех. Их даже на кладбищах раньше не хоронили. А грех – значит ад. А там покоя не бывает.

Браток промолчал.

Гринчук осторожно проверил карманы покойника. Ничего существенного. Также ничего существенного не дал поверхностный осмотр.

– Что будем делать? – спросило Гринчук.

– Грехи замаливать, – ответил Браток. – Это ж, считай, мы его убили.

Гринчук удивленно посмотрел на Братка.

– Это мы его прижали, бабки требовали, угрожали. Вот он и…

– Угу, – кивнул Гринчук. – Конечно, мы. Как же без нас. Он, бедняга, решил скорее умереть, чем деньги отдать.

– А что – нет?

– Мне что-то не верится. Ой, как не верится… – Гринчук вышел из комнаты и направился на кухню. Браток услышал, как открылась дверца холодильника.

– Браток, подойди сюда! – крикнул Гринчук.

На кухне был порядок. В холодильнике было полно еды. Покойник любил при жизни хорошо поесть и выпить. На газовой плите стояла сковорода, прикрытая крышкой. Когда Гринчук приподнял ее, оказалось, что на сковороде находится яичница с ветчиной. Богатая такая яичница, на пять яиц, со щедрыми кусками ветчины. Нетронутая и засохшая яичница.

На кухонном столе в миске был обнаружен салат из овощей.

– А салатик тоже не тронутый, – сказал Гринчук. – Он его петрушечкой сверху притрусил, а не перемешал. И не ел.

– Ну и что? – спросил Браток.

– Испуганный и затравленный нами красавец приезжает домой, готовит себе ужин. Старательно, заметь, готовит, а потом вдруг, перед самым приемом пищи вспоминает, что деньги отдавать жалко, вынимает пистолет и пуляет себе в висок, – Гринчук потер мочку уха. – Вот если бы ты так сильно волновался…

– Я когда волнуюсь, есть хочу, – сказал Браток.

– Могу себе представить. Но салат-то ты себе не шинкуешь? Колбасы откусить, помидор сжевать. Так?

– Так, – не мог не согласиться Браток.

– Пойдем дальше, – сказал Гринчук и вышел с кухни. – Давай посмотрим спальню.

В спальне было что посмотреть. Комната, скорее, напоминала будуар, чем место сна одинокого мужчины. Широченная кровать, атласные шторы, зеркальный шкаф в полстены.

– Вот сюда он, наверное, и дочку Чайкиных привозил. Девочке тут, наверное, нравилось.

Браток неопределенно пожал плечами.

– И, как я подозреваю, не только ей.

Гринчук прошелся по спальне, открыл несколько ящиков в комоде. Заглянул в шкаф. Осмотрел его дверь изнутри, хмыкнул. Оглянулся на Братка.

– Самоубийца, говоришь? Ну-ну.

После этой глубокомысленной фразы Гринчук приступил к методическим поискам, стараясь, правда, следов не оставлять и вещи с места на место не перекладывать.