Свидетельница - Алина Знаменская

– Мы завтра идем в аквапарк, – сказала я, как только Иришка, не желая доедать, вывернулась, сползла со стула и залезла под стол. – Может, составишь нам компанию?

– Мы – это кто? – уточнил Игорь. Он говорил со мной не то чтобы холодно, скорее – подчеркнуто вежливо.

– Мы – это Лена с Кирюшей, папа с мамой, Ксюша, тетя Таня, – терпеливо перечислила я.

– Понял. Нет, скорее всего я не смогу. Буду занят.

Я прикусила губу. «А чего ты ожидала?» – спросила себя. Сама виновата.

– Мне нужно взять кое-какие вещи, – сказал муж, прежде чем зайти в нашу общую с ним комнату. Как будто, чтобы зайти туда, ему необходима веская причина.

Я слушала, как он там ходит, выдвигает и задвигает ящики стола.

– Свет, – вдруг позвал он.

Я буквально метнулась на зов. Застыла в дверях.

– Что это? – Он показал на медведя, наряженного в его свитер.

– Снять?

Игорь пожал плечами. Я заметила, что он старается не смотреть мне в глаза. Я же, напротив, старалась поймать его взгляд.

– Свитер, конечно, не новый, – угрюмо проговорил мой муж, – но не такой уж и старый, чтобы наряжать в него игрушки.

Я подошла к медведю и обняла его. Игорь продолжал что-то искать и не смотрел в мою сторону. Он еще раз напоследок оглядел комнату, лишь рассеянно задев взглядом нас с медведем.

– Я с ним сплю, – запоздало пояснила я, прижимая игрушку к своему животу.

Игорь замер, а затем медленно повернулся ко мне. До меня докатился искаженный смысл моих слов. Игорь побледнел как от пощечины.

Я инстинктивно выдвинула вперед себя медведя, словно хотела сказать: «С ним. А ты что подумал?»

Игорь все еще стоял, он хотел и не мог что-то сказать. Я ждала.

Вот он сделал пару шагов в сторону прихожей и снова остановился.

– Спи с кем хочешь, – услышала я. Он как будто ударил меня словами. Они ужалили и отрезвили меня.

Эти слова могли и разозлить, заставить нападать, накричать всяких гадостей. В конце концов, с кого все началось?

Но слова эти выбили почву из-под ног. Сидя на диване в обнимку с плюшевым медведем, я могла лишь молча смотреть, как от меня уходит любимый человек. Почему-то в этот момент я вспомнила о Карине Грошевой. Как она сидит на окне и смотрит во двор. С надеждой и отчаянием одновременно.

Я подняла себя, встряхнула, умыла и повела заниматься с дочерью. Я весь вечер гудела, рычала и изображала трактор. А потом завела будильник, чтобы не проспать в аквапарк.

Утром меня разбудил не будильник, а звонок в дверь, и я вскочила, уверенная, что это Игорь. Мог он передумать? Ночь не спать и передумать?

Но это был не Игорь. Это приехали мои мама и папа.

– Собирайтесь, мы за вами.

У выезда из Простоквашки я неожиданно для себя попросила:

– Пап, сверни в интернат.

– Это же возвращаться надо, – удивилась мама.

– Вернемся, если надо, – миролюбиво согласился папа. Он в нашей семье миротворец. Я с благодарностью улыбнулась ему в зеркальце.

В интернате заканчивался завтрак. Я вывела Карину в коридор и приказала:

– Одевайся. Пойдешь со мной.

Глаза ее сверкнули фонарями.

– В пальто? – уточнила она.

– В пальто.

Не успела я написать расписку, как Карина предстала передо мной в пальто с чужого плеча и в растоптанных зимних сапогах. Весенние еще не выдали.

По этажу дежурила Анжела. Принимая у меня расписку, дернула бровью:

– Тебе это надо?

Я не знала, надо ли это мне. Это надо было Карине, и Анжела, как психолог, это знала.

– У тебя она не одна, – напомнила Анжела. – Таких еще с десяток наберется. Одну выделять нельзя.

– Знаю.

Я так взглянула на коллегу, что она отступила. Я не могла в тот день выслушивать нравоучения. Сама знала, что делаю глупость, но иначе поступить не могла.

– Понятно, – кивнула Анжела.

Мне мог бы воспрепятствовать директор, но его по выходным в интернате не бывало.

Итак, мы с Кариной торопливо пересекли интернатский двор и сели в машину. Иришка узнала девочку, заулыбалась. Протянула к ней обе руки.

– Привет, Иришка, – вежливо поздоровалась Карина, улыбнувшись при этом как надо. Как улыбаются малышам. Затем вежливо поздоровалась со взрослыми.

Карина, когда хотела этого, могла правильно себя вести. Знала, какого поведения от нее ждут. Она умела выглядеть паинькой, но это не значит, что она ею была. Нет, Грошева сама по себе была другой. Уж мне ли не знать… Но это был, пожалуй, единственный ребенок в моем классе, который успешно перенимал нормы поведения, как обезьянка, не со слов воспитателя, а выхватывая из окружающей жизни, по выбору. Это мне подходит, а это – кушайте сами. А это прибережем для нужного случая.

Она схватывала на лету то, что могло понравиться взрослым. Умела быть любой – от хорошей до отвратительной. И, зная это, я зачем-то тащила ее в свою семью. До кучи.

Среди новых взрослых эта девочка моментально определила – кто есть кто. Распознала в маме – учительницу, в Кире – главу клана, в папе – доброго дяденьку, в Тане – медсестру. С каждым говорила на его языке.

Ксюха явилась на семейное мероприятие не одна.

– С мальчиком, – предупредила тетя Таня.

Так оно и оказалось – тот, кого притащила моя подруга в аквапарк, и был мальчиком. По определению Киры – юношей. Ему, на мой взгляд, едва стукнуло восемнадцать. У него были нежные щеки с матовым румянцем, длинные темные волосы, спадающие на плечи, и ослепительно красивые глаза. В прямом смысле. От созерцания хотелось зажмуриться.

– Это Миша, – представила Ксюха, счастливо жмурясь и смотря на всех сквозь туман своего счастья. – Прошу любить и жаловать.

Пьяный блеск ее трезвых глаз говорил об одном – Ксюха горло перегрызет каждому, кто косо посмотрит на объект ее страсти. Это была ее законная добыча. Приз. Подарок жизни.

Миша весело и без стеснения раскланялся. Он был очень артистичен. Дела не портил даже школьный рюкзак, свешивающийся с одного плеча.

Кирюша тут же проявил желание заглянуть к новому человеку в рюкзак. Миша моментально сориентировался, достал и вручил тому плейер.

– Школьник, что ли? – сама себя тихо спросила мама.

– Студент, – прошипела в сторону тетя Таня.

Кира беспокойно молчала, переводя взгляд с одного из нас на другого. Она вынашивала для Миши какой-нибудь едкий вопросик. Появление юноши оказалось для нее полной неожиданностью. Кирина фантазия не могла зайти так далеко. Для нее бедная Ксюша все еще пребывала в трауре.