Оттепель как неповиновение - Сергей Иванович Чупринин

слежу за его новыми стихами, очень радуюсь, что он держится так принципиально, надеюсь, что нам еще удастся познакомиться с ним не так на лету, как это было в первый раз».

Генерал в троллейбусе

Давид Самойлов в «Поденных записях» приводит mot Евгения Евтушенко:

– Настоящий поэт редок, как генерал в троллейбусе… (запись от 23 мая 1957 года).

Глупость вроде бы, но как сказано!

Владимир Войнович на «Эхе Москвы»

«Самым лучшим министром культуры была все-таки Фурцева. В ней было что-то человеческое…»

Рассказала Сусанна Альперина

«Не стало Ильи Глазунова. <…> Помню, как он приехал в Одессу – у него была выставка в Художественном музее, и там я впервые не на фотографиях увидела эти огромные картины-коллажи, где были запечатлены все известные лица. Не помню причину, возможно, редакционное задание, но почему-то несколько дней провела с Глазуновым и нашими одесскими художниками. Они очень интересно общались, слушала, раскрыв рот. Но вот одна деталь. Сидели на крылечке, курили. Глазунов достал пачку Marlboro – тогда страшный дефицит – и протянул художникам, мол, угощайтесь, ребята. И тогда самый заслуженный из одесских отвел его руку и сказал:

– Я от Marlboro кашляю.

И достал „Беломор“.

Marlboro из рук Глазунова так никто и не взял.

Светлая память».

Жаль, что не я это увидел. Но теперь и я буду это помнить.

Банда лесбиянок

В 1969 году среди сотрудников иностранного отдела Главлита СССР была раскрыта «банда лесбиянок».

«Дело в том, – рассказывает бывалый цензор В. А. Солодин, – что в Главлите существовала штатная единица – инспектор, т. е. сотрудник для выполнения технической работы. Инспекторы проверяли почтовые отправления, ставили штампы, уничтожали присланную в страну литературу и пластинки. Основная часть изымаемой литературы была вовсе не политика, а порнография и религия. Когда от нас на рубероидный завод приезжал грузовик с литературой на переработку, то там изо всех углов шваль вылезала, надеясь что-нибудь ухватить. Но у нас инспекторы были настороже – сами на транспортер кидали мешки, половина дач Московской области крыта рубероидом, сделанным из конфискованной литературы.

Работали инспекторами в основном молоденькие девчонки-комсомолки – сразу после школы они шли к нам на год-два для наработки трудового стажа. Работа у них была простая – стой рви журналы на несколько частей да бей пластинки перед отправкой на завод. Вот пока они стояли и рвали и нагляделись всякого. Пришла к ним новая девочка, а они ее через месяц на вечеринку позвали – вроде как день рождения у подруги. А там стали совращать. Она как-то отвертелась и к маме. Все рассказала. Та – в горком.

Секретарь комсомольской организации Главлита в шоке была: вся комсомольская организация иностранного отдела оказалась замешана, мы двадцать человек – всех инспекторов – уволили. Хорошо, до суда не дошло».

Кратчайшая история русской литературы

В 1950‐х годах – перед пьяными в дым писателями по предъявлении ими членского билета милиционеры вытягивались во фрунт, называли по имени-отчеству, а их бренные тела на мотоциклах с колясками бережно-бережно развозили по квартирам.

В 1970-х – никто ни перед кем уже не вытягивался, но и в вытрезвитель на общих основаниях еще не забирали.

В 1990-х – могли и побить, если писательское удостоверение ментам дерзко тыкать в нос, а права нагло качать.

Ныне – бить, скорее всего, не будут, но вместо вот этой вот фигни, где обозначен член такого-то союза писателей, потребуют настоящие документы установленного образца.

Оно и правильно: перед законом у нас теперь все равны.

Стихи умнее своего творца и не похожи на него нимало

«…Я думаю, что меня лучше читать, чем со мной иметь дело», – заметил Иосиф Александрович Бродский.

И действительно.

Когда Бродский всеми имеющимися у него средствами гнобил Евтушенко, можно было предположить, что он на дух не переносил ни выездных советских стихотворцев, ни евтушенковский стиль литературного поведения.

Когда он в первый же свой вечер на венской чужбине попробовал под магнитофонную запись развенчать Олега Чухонцева (а у того была слава первого московского поэта, как у Бродского – питерского), уместно было думать, что всему причиной стресс и непривычный закордонный алкоголь.

Когда Бродский не дал осуществиться американской литературной карьере Василия Аксенова, пришлось допустить, что «Ожог» ему просто не понравился.

Но когда оказывается, что он к Саше Соколову мало того что ревновал, так еще и пытался воспрепятствовать публикации «Школы для дураков», начинаешь подозревать, что великий наш поэт интуитивно не терпел потенциальных конкурентов из России – не то чтобы ему равных, но сопоставимых с ним либо по литературному весу, либо по медийной известности.

Впрочем, сильные таланты все таковы.

Или почти все.

1970-е. Ресторан Центрального дома литераторов

– Как же я устала, как устала, – только и повторяла, в одиночестве сидя за празднично накрытым столом, Наталья Петровна Кончаловская[275]. – Да вы представьте себе: едва вчера вечером вернулась из Парижа, как через два дня опять улетать. В Рим.

– Страдалица вы наша, – согласным хором подтверждали столпившиеся вокруг празднично накрытого стола служительницы писательского дома, никогда в жизни не выезжавшие дальше Малаховки.

Укреплять или не укреплять?

В июне 1968 года Юрия Любимова вознамерились изгнать из театра на Таганке, был даже заготовлен приказ об «укреплении художественного руководства». Но Юрий Петрович написал покаянно-протестующее письмо, и его заступникам удалось положить это письмо на стол Брежневу.

И… Рассказывает Людмила Зотова, работавшая в то время в Управлении театров Минкульта: «Якобы помощник Брежнева позвонил домой Любимову, подошла Целиковская, он попросил ее передать Любимову, что все вопросы о нем сняты, что уже куда следует дали распоряжение, и чтобы он позвонил им, что Брежнев очень хочет с ним встретиться и т. д. А Любимов в это время сидит в горкоме партии, где помощник Гришина „воспитывает“ его, чтобы он согласился со снятием с должности главного режиссера и не „шебуршился“. Целиковская звонит в горком, просит Любимова и громко (все слышно) передает разговор с помощником Брежнева. Помощник Гришина слышит, теряется, не знает, что делать, кое-как заканчивает разговор, прощается. Сплетничают, что Гришин схватился за голову, стал говорить, что он отказывается руководить искусством. Верченко удручен, он делал на все это ставку, собирался стать секретарем горкома по культуре (вроде вводится такая должность). Секретаря Кировского райкома на другой же день перевели в генеральные редакторы телевидения. Вроде ты молодец, но кого-то надо на заклание отдать. А в самом райкоме – комедия с пересмотром „дела“. Вызвали Любимова. „Ну вот, – говорят, – Юрий Петрович, мы тут подумали и решили кое-что изменить,