Москва не принимает - Наталья Андреева

– А ты и не каялся. Святой, что ли?

– Нет. У меня другой грех, грех гордыни. И я это признаю. Оправдываю себя тем, что хочу узнать истину. Наденьке Мануковой правду донести. А на самом деле мне обидно, что меня водит за нос какой-то мальчишка. Тоже, кстати, при деньгах щенок. Он мне так и сказал: бабло побеждает быдло. Мол, те, у кого денег полно, ничего не боятся. Вот я и завелся.

– Вот и ты мне исповедался, – усмехнулся в бороду бывший отец Николай. – Хоть и не желал того.

– Это от скуки. Еще несколько часов в зале ожидания, и мы бог знает до чего дойдем.

– Не упоминай Господа всуе, – строго сказал расстрига.

– Кто бы говорил! Давай оставим, Коля, божественную тему. Меня интересует парень. Сколько времени вы здесь стояли?

– Ну, минут десять.

– Он тебе тоже исповедовался?

– Нет.

– О чем же вы беседовали?

– За жизнь. Он просил с девушкой поговорить.

Алексей уже понял: отсюда, из-под лестницы, ни черта не видно. Так и сказал:

– Ни черта не видно, Коля. Вот в чем штука. Бога всуе нельзя упоминать, но рогатого-то можно?

– Гляди, накликаешь, – сурово сказал Николай. – А что ты хотел увидеть?

– Я просто хотел выяснить, мог ли Тема, стоя с тобой здесь, увидеть, как Мануков поднимается на второй этаж? И понял: не мог. Я сказал Артему, что убийство произошло между часом дня и без пятнадцати два. Но это я погорячился. Скорее, между тринадцатью двадцатью и тринадцатью сорока. В те двадцать минут, пока я носился по терминалу в поисках врача. Вы с Артемом долго беседовали?

– Я же сказал: минут десять.

– А потом?

– Потом пошли к девушке. Я сел рядом, а он говорит: «Я сейчас». И ушел.

– Куда?

– Я не спрашивал. Может, к матери?

– Ну да. Элина охотно обеспечит ему алиби! Долго его не было?

– Я не смотрел на часы. Может, минут десять. Может, меньше.

– Выходит, нет у него алиби.

– Чтобы парень стал убийцей? – Николай покачал головой. – Сомнительно.

– Тогда кто? И Надя его сторонится. Она что-то знает о своем парне. Все это неспроста. Я уверен, девушка знает, кто отравил ее мать!

– Свят-свят-свят! – торопливо перекрестил его расстрига. – Ты бы оставил это дело, сын мой. К чему живых-то тревожить? А мертвые пусть с миром упокоятся.

– Не мертвые, а убиенные, – поправил Алексей. – Разве не требуют они отмщения?

– Мне отмщение и аз воздам.

– Ага. Не суд человеческий будет судить убийцу, а суд божий. Так ведь долго ждать, Коля. Сколько уж раз конец света обещали? А он, зараза, все никак не кончится. Люди все хуже и хуже становятся, что ни город, то либо Содом, либо Гоморра. А Москва – так две Гоморры и бог весть сколько Содомов. Ладно, оставим эту богословскую беседу. Я понял, что у Артема нет алиби. Пойду поговорю с молодым человеком. У меня к нему есть очень интересный вопрос.

– Алексей, постой… – положил ему руку на плечо расстрига. – Не надо…

– Слушай, отстань от меня! Я хочу знать правду, и я ее узнаю!

…У кресел, где дремали жена и дочь, Алексей задержался. Сережа, убедившись, что за сестренкой присматривают, куда-то ушел. Леонидов, отодвинув свертки с багетами и пиццей, сел на свободный стул и перевел дух. Ему хотелось собраться с мыслями. Жена вдруг открыла глаза и тревожно спросила:

– Леша? Что случилось?

– Ничего.

– Но у тебя вид расхристанный.

– Какой?

– Ну, взволнованный. Такое ощущение, что ты весь на нервах.

– Так и есть, – кивнул он.

– Господи, куда завело тебя твое расследование?! – в ужасе спросила жена.

– Не упоминай бога всуе, – усмехнулся он. – Я сейчас с батюшкой беседовал. То есть батюшкой он был раньше, а теперь водитель маршрутки.

– Ты в своем уме?!

– Вполне, – пожал он плечами. – У нас состоялась богословская дискуссия. Где я, кажется, одержал верх.

– Хвастун!

– Почему ты меня всегда недооцениваешь? – обиделся он.

– Потому что ты всех, кроме себя, считаешь дураками. А сам ты… э-э-э… Как бы тебе сказать? Не очень умный.

– Да? А вот скажи, какого цвета у Темы глаза?

– Кажется, светлые.

– Правильно. А у Нади?

– О! У нее очень необычная внешность, я сразу обратила на это внимание! Волосы светлые, а глаза карие!

– А у Людмилы какие были глаза?

– Я не помню, Леша.

– Голубые. А у Манукова?

– Да дались тебе их глаза! Они ведь оба уже умерли!

– А в этом и кроется разгадка тайны, милая. Хоть ты и говоришь, что я дурак. Но я, кажется, понял, в чем тут секрет. Ну, щенок, держись! – Он решительно встал.

– Леша, ты куда! – схватила его за руку жена. – Не смей никого трогать, слышишь?!

– Я побью его морально. Он думает, что никто не знает. Вот у кого самомнение! Этот щенок решил, что он самый умный!

– Да о ком ты говоришь?!

– Об Артеме Ренатовиче! Или Геннадьевиче! Уж и не знаю, как его величать! Темой-то неудобно. Не по чину.

– Ты это о чем?!

– Не кричи, Ксюшу разбудишь!

Девочка уже ворочалась и терла глаза. И тут вдруг раздался громкий хлопок и крики «ура!!!». Алексей, увлеченный своими мыслями, не сразу сообразил, что это вылетела пробка из бутылки шампанского, поэтому невольно втянул голову в плечи. Саша тоже вздрогнула и испуганно спросила:

– Что это? Что случилось?

– Наш самолет выпустили из Домодедова.

– Да ты что?!

– Мама, мы летим?! – Ксюша села и радостно захлопала в ладоши.

– Пока нет, милая, но, похоже, наш борт направляется за нами в Италию.

– Ура!!!

Радостная новость мигом облетела терминал.

– Десять минут седьмого, – отметил Алексей, глянув на часы, висевшие на стене. – У меня осталось четыре часа. Времени вагон. Да и в самолете еще часа три с копейками. Я даже могу из кабины пилота связаться с полицией в Домодедове, и после приземления на преступника наденут наручники. Потом я заберу его к себе в управление и заставлю оформить явку с повинной. Из самолета-то он никуда не денется. Разве что в Италии захочет остаться. Но у него виза заканчивается.

– Ты сам с собой разговариваешь? – удивленно посмотрела на него Саша. – Радоваться надо! За нами уже летят! Ура!