Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века - Виталий Викторович Пенской

он не только присутствует при приеме послов, с важным видом восседая на троне, но и, как это было в 1539 г., произносит заученные речи, одаривает послов подарками, выказывая им свое благоволение, и приглашает их к столу. В тех же случаях, когда Иван отсутствовал в столице, а решение возникающих в процессе общения с иноземными дипломатами не требовало отлагательства, бояре, выслушав послов и посоветовавшись, отправляли Ивану грамоту с изложением сути дела и с предложениями по решению проблемы, мягко и ненавязчиво «подсказывая» (по меткому замечанию М.М. Крома), какой ответ должен дать государь. В общем, есть все основания согласиться с мнением историка, отмечавшего, что «постепенно освоив к восьмилетнему возрасту условности придворного этикета и посольских обычаев, юный государь ими и ограничивался»[384].

Иначе дело обстояло с другой, не менее, если не более, важной функцией государя – защитой государства и своих подданных от внешнего неприятеля. В 1480 г. архиепископ ростовский Вассиан Рыло, обращаясь к Ивану III, деду Ивана IV, писал в своем знаменитом послании на Угру, напоминая о долге государя перед Богом и людьми: «Ты же убо, государю, духовный сыну, не яко наимник, но яко истинный пастырь, подщися избавити врученное тебе от Бога словесное ти стадо духовных овец от грядущего волка»[385]. Но восседать на троне в кремлевских палатах и милостиво беседовать с иностранными послами, безусловно, намного проще, чем ратоборствовать с неприятелями в поле во главе христолюбивого православного воинства, особенно если ты уже вошел в соответствующий возраст (сын боярский, достигнув возраста 15 лет, становился «новиком» и был обязать пройти верстание и, получив государево жалованье, земельное и денежное, выступить на его ратную службу). А если нет, если твой возраст еще далек от 15 лет? В известной степени положение спасало то, что от государя не требовалось в обязательном порядке лично командовать полками – для этого у него были умелые и искусные воеводы и головы, так что на первых порах роль юного Ивана как верховного главнокомандующего ограничивалась тем, что он одобрял своим государским словом представленные на рассмотрение Боярской думы ежегодные разряды – кто из воевод, куда и с какими ратными людьми отправится на государеву службу.

Любопытный эпизод непрямого участия Ивана IV в боевых действиях в год его малолетства связан с событиями 1541 г., когда крымский «царь» Сахиб-Гирей во главе многочисленной рати выдвинулся к Оке, намереваясь повторить успех своего брата Мухаммед-Гирея. На «берег» был послан великокняжеский дьяк И.Ф. Курицын с посланием к воеводам и детям боярским. В грамоте от имени 10-летнего Ивана Васильевича бояре призывали ратников, чтобы они «за православное христианьство крепко пострадали, а розни межь ими не было, послужили бы великому князю все заодин, поберегли бы того накрепко, чтобы царю берега не дати, чтобы, дал Бог, царь за реку не перелез: „перелезет царь за реку, и вы бы за святые церкви и за крестианьство крепко пострадали, с царем дело делали, сколко вам Бог поможет, а яз не токмо вас рад жаловати, но и детей ваших; а которого вас Бог возмет, и аз того велю в книги животныя написати, а жены и дети жаловати…“»[386] И далее летописец продолжал, что, выслушав воззвание юного великого князя, «которым воеводам меж собя и роскол был, и начаша со смирением и с слезами прощатися и о Христе целование подавати и совокупишася любовию вси единомыслено страдати за государя и за крестианьство…»[387]. И действительно, в источниках нет записей о местнических спорах между воеводами «береговой» рати летом 1541 г.[388], хотя они отнюдь, как уже было отмечено прежде, не были редкостью в то время. Наконец, если верить летописцу, «большой» воевода и его «товарищи» обратились с государевым словом к «князем и детем боярским, двору великого князя, и всему войску». Последние же, выслушав «приказ» великого князя, «аки единеми усты глаголааху: „Слышали есмя, господине, ваш благ съвет, что есте съвещали государю заодин служити и за крестианство страдати; и вы, господине, и в нас положили велико хотение своим совокуплением: ради есмя государю служити и за крестианьство головы свои класти, и готовы есмя, въоружены, хотим с Татары смертную чашу пити“»[389]. Момент и вправду впечатляющий, даже с поправкой на присущее летописцу стремление к «плетению словес». Уже само по себе прямое обращение малолетнего государя к воинам не могло не вызвать у них взрыв энтузиазма, а уж в сочетании с обещаниями пожаловать за верную службу и не оставить в беде вдов и сирот павших в битве – тем более.

Но если с представительскими обязанностями юного Ивана Васильевича как предводителя православного воинства дело обстояло еще неплохо, то этого не скажешь о первой попытке его сыграть роль главнокомандующего полевой ратью. Такой случай представился ему в кампанию 1546 г., когда по вестям, как уже было отмечено выше, Иван выехал в Коломну, где был разбит лагерь русского войска в ожидании вторжения крымских татар. «А с ним были на Коломне и в Серпохове многие воеводы и сила великая всего Московского государства, столько кажут людей на Коломне от начала не бывало», – записал пораженный размерами собравшегося войска составитель Постниковского летописца[390]. Однако ожидаемое прибытие татар не состоялось, и заскучавший государь, первоначально воспринявший поход в Коломну как новое приключение, устроил для себя потеху – передавая слухи, ходившие по Москве, составитель Пискаревского летописца писал, что Иван «пашню пахал вешнюю и з бояры и сеял гречиху; и иныя потехи: на ходулех ходил и в саван наряжался»[391].

В общем, дебют Ивана Васильевича в роли верховного главнокомандующего не задался – юный государь хотя и вступил в мужеский возраст и был велик ростом, однако его умственное развитие явно запаздывало. Морально он еще не был готов к столь сложным, трудным и опасным обязанностям, и в этом отношении Иван Грозный в юности очень схож с Петром Великим, которому потребовалось два потрясения, азовское и нарвское, чтобы окончательно повзрослеть.

Точно так же не был готов Иван и к выполнению другой, не менее, если не более, важной функции, которую, как считало «общественное мнение» того времени, надлежало исполнять истинному, «прямому» православному государю. Н. Коллманн в одной из своих последних работ сделала ряд любопытных наблюдений, анализируя московские городские восстания XVII в. Прежде всего она отмечала, что «легитимность его (государя. – В. П.) власти зависела от того, как он (государь. – В. П.) исполняет свои властные полномочия». Далее она отмечала, что в России, подобно другим раннемодерным государствам Европы, «легитимность» (власти. – В. П.) основывалась не только на упорядоченном