Музыка тысячи Антарктид - Ирина Молчанова

Позади особо громко закричали, я обернулся, а когда снова посмотрел туда, где стоял странный человек, там уже никого не было. Своего жеребца я нашел в двух ярдах от монастыря, тот стоял возле кустов и тихо ржал. Рука с укусом онемела до локтя, заледеневшие пальцы едва двигались. Кожа вокруг укуса сильно побелела, запястье было измазано в багровой крови монаха, накапавшей с креста. Она не засыхала, смешиваясь с моей кровью — светлой и алой. Сколько ни растирал руку в попытке согреть, та становилась только белее — внутри расползался холод. Как если бы по венам заструилась вместо горячей крови вода из горной реки. Когда я взобрался на лошадь, онемение поднялось по руке до плеча, сердце билось все быстрее и быстрее.

От разгромленного монастыря я отъехал на приличное расстояние, но крики по-прежнему слышались отчетливо, дорога в непроглядной тьме была видна как днем. Тело словно под воздействием опиума не слушалось. Я полулежал на взмыленном от сумасшедшего галопа коне и слышал мощный стук его сердца, по силе сродни ударам кувалдой. И слышал свое сердце, бьющееся, сто крат быстрее. Вокруг повсюду жили звуки: полёвка шуршала в норе, далеко позади пищали птенцы, впереди, в растущих у берега Скелл кустах, укрылись мальчики, сироты из монастыря.

Конь, не сбавляя ход, влетел в воду, я не почувствовал холода, казалось, тот уже окончательно поселился во мне. Рыбы ловко уворачивались от копыт жеребца, я видел круглые рыбьи глаза, тонкие плавники, узор на спинках. Речное дно виделось подобно дну миски для умывания.

До замка отца оставалось каких-то несколько миль, я прижался щекой к теплой шее коня. Там, под шелковистой коричневой шкурой пульсировала горячая кровь, она источала необыкновенный, неведомый мне ранее аромат — тонкий и терпкий. Все мысли крутились только о нем, и рот наполнялся тягучей слюной. Я минуту за минутой уничтожал в себе дикое желание, пытался думать о невесте: как приеду, сделаю ей предложение… Но мысли обрывались, в мозгу пульсировала только одна. Мне хотелось крови, та струилась как теплое вино под лоснящейся шкурой, сводя меня с ума от жажды.

Вдали уже виднелись квадратные башни Нортон-холла, когда я не выдержал и провел нижней губой по короткой коричневой шерсти. Язык обожгло солью, но губы продолжали медленно скользить по влажной шкуре, лишая меня рассудка. Не представляю, как удержался.

Замок походил на груду камней, весь в трещинах, украшенный уродливыми скульптурами ангелов с перебитыми крыльями. Раньше он казался мне прекрасным.

Я не поскакал к главным воротам, объехал замок и проник за высокие стены через потайной ход, известный только членам семьи. А на заднем дворе свалился мешком с лошади и какое-то время лежал на земле, глядя в черное небо. Еще никогда прежде я не видел луну так близко — казалось до нее можно запросто дотянуться. А лунный свет, мягкий и холодный, посеребрил каждую трещинку спящего замка.

Жеребец зацокал к конюшням. Я чувствовал его

страх, как свой собственный, но не мог заглушить в голове биение сердец. Они были повсюду: большие, маленькие, совсем крохотные — живые и горячие, вызывающие безумные фантазии и жажду крови.

Я кое-как встал на ноги, уцепился за стенной выступ и подтянулся до окна. Сердце уже билось не так сильно, оно как будто замедлило ход и долго раздумывало перед каждым новым ударом.

В южном крыле, где жили слуги, я резко остановился и с наслаждением втянул в себя воздух. Рот наполнился слюной, меня затрясло от нетерпения и ужаса, когда представил окровавленные трупы слуг в постелях. Всех этих людей я давно знал, кого-то любил, с кем-то дружил…

Я бежал по извилистым коридорам, не чувствуя усталости, тело не принадлежало мне. От меня прежнего осталось только сердце, бившееся все медленнее и медленнее.

На третьем этаже возле комнаты брата я остановился. За стеной слышалось два ровных дыхания. Лайонел как всегда был не один. Мне подумалось — очередная служанка, — много у него их перебывало. Хотел уже постучаться, но заметил висящее на стене зеркало. Мое отражение едва виднелось, в то время как остальные предметы: гобелен, расшитый розами на противоположной стене, подсвечники — зеркало показывало четко. Лицо у меня было бледным, словно у покойника, всегда тусклые глаза не по-человечески сверкали. Я прикоснулся к холодной зеркальной поверхности, но отражение стало только хуже — затуманилось, расплылось, а сердце надолго задумалось.

Я забарабанил в дверь и, не дожидаясь приглашения, ворвался в спальню.

Брат проснулся и приподнялся на локте. Мутный взор уставился на меня без интереса, с легким неудовольствием. А спящая рядом рыжеволосая девушка пошевелилась во сне.

Я ему сказал: «Со мной что-то происходит», — а сам не мог оторвать взгляда от пульсирующей вены на его шее.

Он лишь хрипло засмеялся, бросил: «Ты и впрямь не в себе, если явился посреди ночи, чтобы сказать мне об этом!» Посоветовал пойти выспаться, обещал утром выслушать.

Я крикнул: «Утро может уже никогда для меня не наступить!»

А Лайонел ответил: «На все воля Божья…»

Я молил его выслушать меня, пытался объяснил про монастырь, монаха… Мое сердце нехотя ударилось в груди, и ему вторило другое, слабое и нежное. Оно испуганно затрепетало, а затем раздался взволнованный девичий голос: «Лайонел, кто здесь?»

Я, конечно, узнал этот голос. Возникла тишина, нарушаемая лишь ускоренным стуком двух сердец. Мое же собственное умолкло навсегда, по телу растеклась такая сильная боль, что не мог вздохнуть. Холод внутри стал невыносим, кровь в венах словно сковали могучие льды. Я закричал и упал на каменный пол.

Лайонел же утомленно вздохнул и попросил: «Не нужно сцен!»

Я корчился от ледяной боли и пустоты внутри, а он воскликнул: «Ну посмотри, что ты наделал, расстроил нашу дорогую Элизабет! Надеюсь, теперь ты доволен?»

Элли, так я ее нежно называл, всхлипывала, беззащитно жалась к Лайонелу, а он как мог утешал: «Милая Бетти, он не стоит ваших слез, не нужно… Только взгляните, придуривается — один в один королевский шут, какая низость!»

Я потерял сознание — умер, а когда очнулся — у меня в висках пульсировало в такт быстрым ударам их сердец, зубы ломило, ноздри дрожали от аромата крови. Боль внутри стихла, и лед, что сковывал каждую часть тела, точно растаял. Я молниеносно поднялся, в меня как будто влилась новая жизнь, безудержная сила, а в горле поселилась неумолимая жажда.

В окно смотрела серебряная луна, в ее свете Лайонел, обнимавший за плечи мою невесту, походил на падшего ангела — прекрасного и порочного. Ни до этого, ни после не испытывал к кому-то ненависти сильнее. Мне хотелось разорвать его за то, что отнял у меня самое дорогое… И я без раздумий бросился на него.

А мог удержаться! Следовало бежать оттуда, но тогда я еще не понимал, что человеческие радости мне большие не доступны. Я жаждал мести! И отомстил, наверно, ничего хуже сделать было нельзя…

Я пил его кровь! Проткнуть зубами тонкую кожу оказалось так легко и приятно! Лайонел впервые не мог со мной справиться. Раньше, когда отец устраивал нам поединки, брат выбивал у меня меч в первые же минуты боя. Он превосходил меня во всем: искуснее владел мечом, точнее стрелял из лука, лучше держался в седле, дальше метал копье, красноречивее говорил. Но ему всегда было мало! Унижать, издеваться, демонстрировать превосходство — брату это доставляло особое удовольствие. Какой вампир мог из него получиться? У нас мертвые холодные сердца, стук которых мы сами не слышим, но они помнят тепло былой жизни. А что может вспомнить сердце Лайонела?