Неотразимая - Конни Брокуэй

– И другого Дугала? – спросил Томас.

– Нет. К тому времени я уже понимала, что к чему, – отозвалась Фиа.

– Ты нашла свой дом в Брамбл-Хаусе?

– Я нашла в Брамбл-Хаусе место для себя, – поправила его Фиа. – Но Брамбл-Хаус никогда не станет замком Уонтон-Блаш.

Томас помолчал мгновение, внимательно посмотрел Фиа в глаза и вдруг задал неожиданный вопрос:

– А ты бы хотела увидеть его?

– Увидеть что?

– Замок.

– Но там же не на что смотреть. Карр сказал, что все выгорело дотла.

– Не совсем, – он взял ее за руку, – пойдем со мной.

Приближался вечер. С юга дул теплый ветер. Томас ехал верхом рядом с Фиа. Он и сам не отдавал себе отчета, почему пригласил Фиа посетить замок. Такая мысль раньше никогда не приходила ему в голову. Но ведь он и не знал, что замок что-то значит для Фиа.

После многодневных разговоров казалось, что они совершили полный круг. Последние несколько часов они ехали молча. Обоим было ясно, что они избегают смотреть в глаза друг другу. Но по мере приближения к побережью Фиа стала узнавать знакомые места. Она несколько расслабилась, и радостное ожидание пересилило робость. Беспокойство Томаса тоже исчезло, и он наслаждался той радостью, которую доставляли Фиа родные места. Он словно наблюдал за игрой виртуоза-скрипача, исполняющего совсем простую мелодию. Надо лишь прислушаться к оттенкам. Томас видел, как запах моря успокаивает Фиа. Она дышала глубоко и ровно. Взгляд ее смягчился при виде рябины. Рябина нравилась ей больше шиповника. А в поместье мужа Фиа, должно быть, много зайцев, потому что она улыбнулась, когда заяц перебежал им дорогу.

Они были уже совсем близко. Тропинка весело бежала через сосновую рощу. Когда деревья расступились, они оказались на вершине небольшого холма. Внизу, под ними, среди шумевшего и переливающегося моря лежал Остров Макларенов, а на нем стоял замок Мейден-Блаш. Солнце начало склоняться к закату, окрасив небо в невероятные тона. Горизонт пылал алым, пурпурным, розовым. Отсвет этих красок играл на стенах замка, придавая ему удивительный и сказочный вид.

У основания замка можно было заметить медленно передвигающиеся фигурки. Это были рабочие-строители, которые расходились по домам после трудового дня, но даже отсюда, издалека, было видно, что делают они это с неохотой, словно им обидно отрываться, тратить дорогое время на сон и еду. Они восстанавливали замок с любовью, но не в том виде, в котором он был при Карре, а в том, в котором он простоял не одно столетие до Карра. Во всем его величии и красоте.

– Ты возрождаешь его?! – невольно вырвалось у Фиа. Томас кивнул, глаза его были прикованы к замку.

– Да, – тихо отозвался он, – в том виде, в котором он всегда существовал... И даже лучше.

– Но почему? – Фиа не понимала. – Ведь Уонтон-Блаш...

– Мейден-Блаш, – поправил ее Томас. – Замок получил название Уонтон-Блаш, когда его владельцем стал твой отец. Но теперь, когда его хозяин я, ему возвращено старое название. И так замок будет называться, пока жив хоть один Макларен. – Он посмотрел на нее уголком глаза. Томаса сейчас переполняли противоречивые чувства. Он испытывал триумф и горечь одновременно. Если такой человек, как Карр, не может восстановить замок, то кто же еще?

– Но каким образом? – Фиа с благоговением смотрела на открывшуюся ей картину. Северное крыло было уже завершено, и теперь работа шла над центральной частью, которую окутывали строительные леса.

– После пожара Карр решил избавиться от замка, – пояснил Томас. – Я узнал об этом. Карру было все равно, кому продавать его. Он продал его мне, точнее, моему агенту. – Фиа с удивлением уставилась на Томаса. Карр никогда не рассказывал ей об этом. Он продал ее родной дом, не сказав ей ни слова. Фиа против воли сжалась, будто от удара, удивляясь тому, что бессердечие Карра до сих пор ее задевает.

Что ж, оно и к лучшему. Томас сейчас делает то, о чем все время мечтала Фиа. Он восстанавливает замок, возвращает ему первоначальный вид. Он приводит замок в порядок, возрождает его гордые древние линии. Конечно, это к лучшему. Но Боже, как ей хочется увидеть конечный результат! Она почувствовала, как Томас нежно прикоснулся к ее подбородку. Их лошади стояли вплотную друг к другу.

– Это слезы? – спросил Томас.

– Нет, – ответила Фиа.

– Значит, тебе просто больно смотреть на заходящее солнце, – предложил объяснение Томас, уважая печаль Фиа.

– Да, – с готовностью подтвердила она.

Томас улыбнулся, взгляд его был полон нежности. Он легко провел большим пальцем по ее губам. Неожиданно для себя Фиа схватила его руку. На лице Томаса появилось растерянное выражение. Фиа на мгновение смешалась, потом повернула его руку ладонью кверху и осыпала ее поцелуями.

Томас с силой сжал ей руку. Если она сейчас увидит в его глазах хоть малейший намек на жалость, то потеряет самообладание. Поэтому Фиа закрыла глаза и почувствовала себя трусихой. Ока поднесла его ладонь к своей щеке и прижалась к ней.

У Томаса вырвался непонятный звук. Проклятие? Молитва? Фиа не смогла разобрать. Затем совершенно неожиданно произошло что-то совсем непонятное. Лошадь Томаса дернулась и прижала ногу Фиа. Томас с трудом удержал ее на месте, но лошадь Фиа испугалась и отпрянула. Томас мгновенно выдернул свою руку из рук Фиа и обхватил ее за талию. Глаза Фиа широко раскрылись, когда Томас наклонился к ней, подхватил другой рукой под колени и быстро пересадил на свою лошадь перед собой. Теперь его лошадь стояла смирно. Одной рукой он продолжал обнимать Фиа за талию, а другой нежно гладил ее волосы, отводя их назад.

На какое-то мгновение их взгляды встретились. Томас притянул ее к себе и припал к губам, осыпал щеки поцелуями. Он целовал ее так, словно не мог насытиться. Целовал страстно, глубоко, нежно, так, как никто не целовал ее раньше. Его голод пробудил в ней ответное чувство. Она сцепила пальцы у него на затылке и хотела, чтобы эти удивительные поцелуи, от которых так сладко кружилась голова, никогда не кончались.

Но они, разумеется, закончились. Томас, наконец, отпустил ее и почему-то поднял лицо к небу. Фиа немного осмелела и принялась целовать его мощную загорелую шею. Вкус был солоноватый, не похожий ни на что. Томас задрожал.

Она провела кончиком языка по шее. Томас дрожал все заметнее, но голову не опускал.

Она была опытной соблазнительницей, бессердечной, неотразимой. Так утверждали все мужчины в свете, включая и Томаса. Почему же она не могла заставить его целовать ее снова и снова?

– Томас... – начала было Фиа.

Он опустил голову и посмотрел на нее, и слова застряли у нее в горле. Его взгляд горел нескрываемой страстью, едва сдерживаемой. Ей вдруг стало тревожно.

– Это что, твое очередное колдовство? – хрипло выдохнул Томас. – Пытка, которую ты изобрела в своей испорченной головке? Это излишне. Ты не можешь придумать ничего, чтобы заставить меня хотеть тебя больше, чем я хочу тебя сейчас.