Черноморский набат - Владимир Шигин

Когда на горизонте показались синие вершины крымских гор, старый Гассан-паша, посчитав свою миссию исполненной, отвернул в море к Румелийским берегам и вскоре скрылся из вида. На большее здесь Эски-Гассану надеяться пока не приходилось, и он поспешил повернуть на Варну, чтобы там перевести дух и починиться.

Из рапорта Войновича Потемкину: “6 числа ветер западный; турецкий флот в прежнем положении, в пять часов утра пошел он под всеми парусами к югу и продолжал то же весь день; ветер был самый тихий, при захождении солнца находились от Херсонеса мыса в расстоянии верстах 18 к северу, турецкий флот отворотил и пошел в море.

7 числа турецкий флот скрылся из виду, пошел к западу, к румелийским берегам, я остался у Херсонеса мыса на реях, а поврежденные четыре фрегата послал в Севастопольскую гавань для скорого исправления подводной части, ибо в фрегате “Бериславе” нашлось 100-фунтовое каменное ядро, а другие пробиты 30– и 24-фунтовыми».

Когда стало ясно, что турки уходят окончательно, на российских судах началось настоящее ликование. Еще бы, ведь это был первый успех Черноморского корабельного флота. Севастопольцы не только оправдали доверие светлейшего, отвлекая капудан-пашу от Очакова, но и преподали ему хороший урок. Сражение при Фидониси (именно так назовут впоследствии историки это сражение) впоследствии навсегда войдет в учебники военно-морского искусства. Именно с Фидониси начала свое стремительное восхожденье и флотоводческая звезда Ушакова.

* * *

Пользуясь отсутствием турецкого флота, Екатеринославская армия в первых числах июля окончательно обложила Очаков. На крутых обрывах вокруг крепости воздвигли осадные батареи, которые с равным успехом могли не только обстреливать неприятельскую крепость, но и держать под прицелом прибрежные воды. Возвращаться Гассан-паше было теперь просто некуда. По дороге от крымских берегов он попытался было вновь приблизиться к Днепровскому лиману, но, поняв, что все здесь для него потеряно окончательно повернул к Босфору. С этого момента судьба Очакова была уже предрешена. Его падение стало лишь вопросом времени.

Удачный дебют Севастопольской эскадры привел Потемкина в полнейший восторг.

– Столь радостный успех немедля надлежит закреплять новым! – провозгласил князь и тотчас велел Войновичу вновь выходить в море.

Поохав, да поахав, граф в море все же вышел, но там никого не нашел. Потемкин медлительностью корабельного начальника был раздосадован:

– Наш Войнович, как мешок худой, что в него не бросаешь, все обратно просыпается! Сумлениями своими почитай всех уже извел, а первого меня!

А далее начались недоразумения. Началось с того, что Ушаков подал прошение о награждении всех своих наиболее отличившихся офицеров Георгиями, но бумага его осталась без ответа. На этой почве флагмана Севастопольской эскадры поругались. Дело в том, что при представлении к наградам Войнович не сделал различия между кораблями авангарда и кораблями, которые даже не подошли к противнику на пушечный выстрел. Он представил к орденам всех, в том числе и своего флаг-офицера Дмитрия Сенявина, которого и отправил к Потемкину с донесением о победе.

– Что ж это вы, ваше сиятельство, бумажки мои наградные, скомкав, выбрасываете! – накинулся на Войновича Ушаков, узнавши, что награждения офицеров авангардии не желает именно командующий. – Или это не я с помощниками моими победу Федонисскую Отечеству преподнес?

– А потому выбрасываю, что я тут есть персона наиглавенствующая! – покраснев от злости, не оставался в долгу Войнович. – И сам решаю, чему и как быть!

– Где же та персона была, когда я турка лупил? – не унимался младший флагман. – Ты крестики для офицеров моих вынь да положи, а не то я светлейшему жалобу отпишу!

– Я этого так не оставлю! – кричал контр-адмирал.

– Я тем более! – оставил за собой последнее слово капитан бригадирского ранга.

В тот же день оба написали друг на друга ругательные письма Потемкину. И если старший флагман жаловался на непочтительность и дерзостность младшего, то последний негодовал на обиды, себе и своим подчиненным нанесенные.

Ушаков в своем письме начертал: «…Я в награждение безо всякой причины безвинно обруган, и приписано со всем несправедливыми и несходными поведению и делам моим словами всякое поношение чести, и тем причинил наичувствительнейшее оскорбление, и в болезни моей сразил жестоким ударом, ибо всякое дело с командующим почитаю я за величайшее в свете несчастие. Против командующих все защищения и доводы оправдания весьма трудны. Но Бог, защитник справедливости, всевышним своим покровительством оправдывает меня непременно. Я во всех делах моих имею вернейшую на помощь его надежду… Желая и имея верную надежду на Бога, с помощью Его оную выиграть, я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей. Они стреляли в неприятельские корабли не часто и с такою сноровкою, казалось, что каждый учится стрелять по цели, снаравливая, чтоб не потерять свой выстрел… Наипокорнейше прошу Вашу Светлость удостоить команды моей служителей, наградить каким-либо малейшим знаком милости, они во всем словам моим бессомненно верят и надеются, а всякая их ко мне доверенность совершает мои успехи».

Светлейший, письма эти прочитав, поначалу разозлится – только лиманских мореходов замирил, а тут и севастопольские уже переругались! Однако быстро разобравшись в ситуации, он принял сторону Ушакова. За победу над турецким флотом у острова Фидониси бригадир был награжден орденом Святого Владимира III степени, а за проявленную при этом храбрость Георгиевским крестом 4-го класса.

Потемкин же объявил:

– Пора чистить морские конюшни основательно, но начинать я буду с Севастополя! Мне там нужен боевой флагман, а не мешок с отрубями.

Получив известие о сражении при Фидониси, Суворов едко заметил:

– Старый Гассан способен теперь разве на то, чтобы выкрасть с Тарханкута несколько прохудившихся галер! Турецкой власти над Черным морем пришел полный карачун!

* * *

Турки также поспешили рапортовать о своей победе. По Константинополю был распушен слух, будто русские корабли бежали от них, а один российский корабль поврежден и вытянут на берег для починки.

Однако конфиденциально посланник-маджунжи Эски-Гассана сообщил султану, «что их морская сила теперь не в состоянии действовать против Российского флота и его огня: сего ради капудан-паша отступил от Очакова к Румелийским берегам, а сюда не возвратился для того, дабы Российский флот не завладел всем морем».

Тревожные вести приносили в Константинополь и приплывавшие с Черного моря суда, а потому всем прибывающим под страхом смерти было велено ни о чем, касательно потерь турецкого флота, не говорить. Когда в июле в Константинополь добралась вдрызг разбитая русскими ядрами бомбардирская шлюпка, то ее в первую же ночь тихо оттащили в Терсану.

Особенно слухи о потерях на море волновали жителей прибрежных городов Анатолии и Румелии. В Синопе обыватели собрались толпой и кричали: