Черноморский набат - Владимир Шигин

– Когда московиты приплывут к нам, мы не будем даже обороняться! Они все равно победят, зачем же нам погибать зазря!

Кто же на самом деле победил при Фидониси? Решающей победы не одержала ни одна из сторон, но турки получили хороший щелчок от молодого, но уже дерзкого Черноморского флота. К былым горестям Эски-Гассана прибавилась еще одна – новый противник, одолеть которого он вряд ли сможет… Для черноморцев же Фидониси стала первой и весьма удачной пробой сил. Теперь они уверовали в свои силы и были готовы к новым боям.

Между австрийцами и нами на 1788 год было решено, что цесарцы попробуют взять Белград, а мы Очаков. С весны 1788 года Румянцев со своими тридцатью тысячами солдат с успехом поражал турок за Прутом, между тем как армия Потемкина вяло передвигалась к Очакову.

Нетерпеливый Суворов еще весной предлагал Потемкину штурмовать Очаков и брался исполнить это дело. Однако светлейший его одернул:

– Я на всякую пользу тебе руки развязываю, но касательно Очакова попытка может быть вредна; я все употреблю, чтобы достался он дешево!

Генерал-аншеф на время замолчал.

Екатеринославская армия насчитывала 82 тысячи штыков, из них под Очаков Потемкин двинул половину. Сам князь оставался в Елизаветграде до мая месяца. Тогда только решился он отправиться на юг для начатия военных действий.

Недоброжелатели распускали слух, что в Екатеринославской армии больных и умирающих много оттого, что людей вместо хлеба кормят кутьею. Особенно преуспевали в сплетнях графы Воронцов и Завадовский. С хлебом проблемы действительно были, хотя и не такие, как рассказывали недоброжелатели. В «Записках Державина» сказано: «В 1788 году в армии князя Потемкина был крепкий недостаток в хлебе. Он велел в марте месяце купить в разных губерниях; но так как в том году родился хлеб худо, то и не мог он удовлетворить требованию».

Австрийский представитель принц де Линь писал в апреле из лагеря Потемкина императору Иосифу: «Если бы у нас были съестные припасы, мы отправились бы в поход; если бы мы имели понтоны, то имели бы возможность переходить через реки; если бы были у нас бомбы и ядра, мы приступили бы к осаде крепостей, – но именно забыли запастись всем этим, и теперь князь велел привезти эти вещи по почте. Транспорты и покупки аммуниции стоят мильоны рублей… Мы здесь ровно ничего не делаем. На днях я упрекнул князя в бездействии»…

Впрочем, Потемкин был благороден не в пример своим завистникам. Друзьям он признавался:

– Дел у меня нынче много и не до того, чтобы заниматься злодеями столичными, к тому же я презираю злость!

Когда его спрашивали о планах кампании на 1788 год, светлейший говорил лаконично:

– С помощью Божьей я атакую все, что встречу между Бугом и Днестром!

За зимние и весенние месяцы Потемкин проделал огромную, хотя и малозаметную работу. Он восстановил разбитый бурей корабельный флот, усилил гребную флотилию в лимане, подготовил 16 новых пехотных батальонов, сформировал 10-тысячный конный корпус, подготовил армейские и осадные парки и магазины, закупил огромное количество волов и провизии, боролся с ворами и казнокрадами. Со стороны действия князя выглядели неторопливыми и даже медлительными, хотя все делалось основательно и надежно.

Историк А. Петрушевский пишет: «Потемкин обращал большое внимание на обучение своей армии и на увеличение числа легкой кавалерии, особенно же казацких полков. Он набирал в казаки и мещан, и ямщиков, и бродяг, и всякого рода людей, стараясь создать пограничные казачьи поселения. Заботливость Потемкина о войсках была изумительная, она касалась всех сторон солдатского быта; на этом предмете он как будто желал наверстать недостаток боевых способностей. Он деятельно поддерживал переписку с Суворовым, относясь к нему с полною благосклонностью и доверием; сообщал политические новости, посылал образцы изменяемого вооружения и снаряжения, поздравлял с праздниками. Однажды он послал ему свою шинель, прося носить ее вместо шлафрока. Видно, что между ними существовали очень хорошие отношения. Он, между прочим, подчиняет Суворову гребные суда, командование коими поручил принцу Нассау-Зигену».

В продолжение нескольких месяцев Потемкин занимался сборами войска и заготовлением припасов, необходимых для осады Очакова. Кажущаяся медлительность фаворита выводила Екатерину Вторую из себя. О взятии Очакова она мечтала уже осенью прошлого года, но минули месяцы, а Очаков все еще оставался турецким. Из перлюстрации письма от принца Нассау-Зигена французскому послу Сегюру императрица узнала, что по планам принца можно было взять Очаков в апреле, так как гарнизон тогда не превосходил четырех тысяч. Однако при недостатке во всем необходимом в армии Потемкин не мог предпринять ничего решительного.

Внезапная война, начатая летом Швецией, заставляла Екатерину сожалеть об отсутствии Потемкина. Переписываясь с ним обо всех подробностях разрыва с Густавом Третьим, она, обсуждая вопрос, отправить ли Грейга с флотом в Средиземное море или нет, заметила в письме: «Есть ли б ты был здесь, я б решилась в пять минут, что делать, переговоря с тобою».

Нападение шведов, имевших первоклассный флот, поставило крест на Средиземноморской экспедиции. Корабли, предназначавшиеся для похода к Дарданеллам, нужны были теперь на Балтике. Отныне вся тяжесть борьбы с турецким флотом ложилась на маленькие черноморские эскадры Лиманскую да Севастопольскую.

Петербург теперь не мог помочь Потемкину ничем: ни солдатами, ни вооружением. Даже на робкую просьбу Потемкина отправить к нему две тысячи хороших матросов, императрица ответила: «О том теперь и думать нельзя, чтоб единого матроса тронуть; нельзя ли тебе пленных греков употребить? А как здесь пооглядимся, тогда, что можно будет, того пришлем».

Сама же Екатерина без устали напоминала фавориту, чтобы Потемкин занялся главною задачею – осадою Очакова. «Дай Боже услышать скорее о взятии Очакова», – писала она князю 18 июня, т. е. за полгода до занятия этой крепости. По получении известия о первом морском сражении она писала Потемкину о раздаче разным лицам наград: «А тебе скажу, что ты – друг мой любезный и что я тебя много, много и очень много люблю и качества твои чту и надеюсь от тебя видеть величайшие услуги. Будь лишь здоров и благополучен». В письме после второй победы сказано: «Тебя, моего друга, благодарю за твои труды и попечение… даруй тебе Боже Очаков взять без потери всякой».

К началу июня авангард Екатеринославской армии подошел к Очакову. Сам Потемкин явился у Очакова в последних числах июня месяца, но войско собиралось так медленно, что осадные работы начались не раньше 31 июля. Расстояние в двести верст потребовало пятинедельного похода. Де Линь иронически острил, что главнокомандующего задерживала вкусная рыба.

Укрепления Очаковской твердыни имели вид неправильного четырехугольника, состоявшего с сухого пути из низких бастионов с сухим рвом и гласисом, а с моря – из простой каменной стены. С сухого пути тянулись, кроме того, построенные несколько позднее 10 передовых люнетов, с моря же усиливал оборону мощный форт Гассан-паша. С начала войны турки успели хорошо укрепить Очаков и усилить гарнизон. Над укреплением стен и бастионов вот уже больше года неустанно трудился французский инженер де Лафит Клавье. К сожалению, у Потемкина как главнокомандующего не было определенного плана действий, да к тому еще он в это время часто прибалевал.