Ваша жизнь больше не прекрасна - Николай Крыщук

Я заметил, что при этих словах лицо юного стажера зло передернулось. Природа, однако, быстро взяла свое, он снова улыбался.

— Дмитрий Анатольевич, ну у вас и фантазия. И не пужливый испугается.

— «Пужливый»! Какие, Леша, дамские словечки у тебя проскакивают, — неприязненно оборвал его Тараблин и снова обратился ко мне. — Костян, а ты не пужайся. На меня еще в детстве наводила ужас всякая хрень в виде откормленных купидонов и седовласого булочника, который сидит на облаке и подсчитывает прибыль. Ну, я урод! Но тебе-то там бояться совершенно нечего, поверь мне. Там обитают милые клиенты, п…ят меж собой, перетирают под водочку. Глобализм и иммунная система! Тесла — чудотворец или авантюрист? Была ли любовь Иисуса и Марии взаимной? Ну, и есть ли жизнь на Марсе, конечно. Серьезные люди, я тебе скажу.

Тараблин хохотал, это была его манера: сыграть фарс, все поставить на попа и объяснить как дважды два, что люди — не столько страшные, сколько смешные и глупые существа, а человек, испытывающий страх, выглядит комично. Он мыслил как аристократ ада, но всякий раз мне казалось, что старается Тараблин не для собеседника, а для себя. В оболочке Мефистофеля его ранимая душа была сохраннее.

— Значит, ты решил меня упечь в богадельню? — спросил я.

— Почему в богадельню? Почему в богадельню? Ты что, в детстве в общую баню не ходил, по пятнадцать копеек билет?

— Там, кстати, есть и сауна, и кабинет релаксации, — оживился мальчик, который чем дальше, тем больше казался мне просто глупой, избалованной собачкой, привыкшей, однако, что хозяевам нужно угождать.

— При этом, — шепнул мне вдруг Тараблин, — по умным слухам, там обитают и действительно серьезные люди, которые при случае могут решить самую дохлую проблему. Фамильярностей, ты знаешь, сам не переношу, но и отказываться от рюмочки граппы не стоит. И попроси, чтобы она не была холодной — они это уважают.

— То есть ты уверен, что выхода у меня нет, — сказал я.

— И этот — лучший из них. К тому же Варгафтик там действительно ни разу замечен не был. Он ведь человек дисциплинированный, партийная выучка. У них знаешь, как раньше было? Сначала доложись, с кем собираешься на бекаса или там к блядям идти, того проверят на экологическую безвредность, вплоть до дяди, который поставлен был Ивану Грозному простоквашу по утрам выносить; и если будет подлинно доказано, что дядя тот самодержца не травил, тогда и иди с его троюродным племянником, куда хочешь. А случайные связи не одобрялись. В общем, Варгафтик туда ни ногой. И обратной связи у низа с верхом нет. Глухо, как в бочке. Перекантуешься какое-то время, может быть, и вывезет на кривой. А там придумаем.

Не могу сказать, что Тараблин меня убедил, но альтернативных предложений действительно не было. Подозревать друга в предательстве я тоже не мог. Впрочем, как вы заметили, по натуре я формалист. К дружбе это относится в полной мере. Даже если друг оказался, скажем так, подвержен метаморфозам, это меня от него не отвернет, пойду как за родину.

Я зевотно, то есть бессмысленно посмотрел вокруг и тут же увидел родных ментов. Они перетаптывались на углу с главной магистралью города и тоже рассеянно посматривали вокруг.

Теперь-то, задним числом, я понимаю, что внутри меня произошло. Страх преобразился в экстаз желания. Но это, повторяю, задним числом. А в тот момент я почувствовал, что мне самому очень, ну просто до жути хочется посмотреть на это самое «Чертово логово», сверить, так сказать, впечатления. Самое соблазнительное для человека, узнать о существовании чего бы то ни было, а то потом любопытство и недоверие начнут глодать внутренности, и не успокоишься, пока не увидишь.

Тараблин не зря заказал водки, он надеялся подогреть кураж и не прогадал. Я уже был почти уверен в том, что главный штаб ведомства, в котором работала Алевтина Ивановна, находится именно в «Чертовом логове». А значит, надежда на справку или, по крайней мере, на возвращение паспорта была.

Вообще, надежды были приятно противоречивыми. Алевтина Ивановна и ее штаб — раз! Кроме того, в «Чертовом логове» должен был поджидать меня Антипов. Это была типа интуиция. Где же еще скрываться живому человеку, про которого составлен некролог? Антипов все объяснит. Он был мне сейчас как родной. Так я довел себя до состояния почти восторга, хотя в действительности больше всего хотел смыться от непосредственного присмотра ментов, которые, пока я был в компании Тараблина, демонстрировали полное ко мне равнодушие. А если так, то пока я еще — в своей воле (какая глупость, Господи!).

Однако, прежде чем спускаться под землю, надо было все же закончить дела здесь, на земле (красиво, между прочим, сказано).

— Я должен сделать два звонка. Дашь трубку? Моя осталась в студии, — сказал я. — Алексей, а вы, если не затруднит, закажите кофе. И пусть туда капнут для вкуса…

— Понял. У них в меню есть с коньяком.

Если мне что и нравилось в этом субъекте, так это то, что он умел мгновенно исчезать.

Достав из кармана визитку, которую вручил мне Радий Прокопьевич, я тут же почувствовал, как внутри пошла опустошительная, веселящая волна. Что-то подобное должен испытывать автолюбитель, когда ему ставят последнюю дырку в талоне.

Это была моя собственная визитка.

Не просто издевательство, а со смыслом: мол, это твои внутренние дела, сам с собой и разбирайся. За трату извини, иждивенчество порой обходится дорого. Поделись опытом с ближним. Хи-ха!

Меня это еще на шаг придвинуло к «Чертову логову».

Второй звонок я собирался сделать жене. Волнение было таким сильным, как будто предстоял первый опыт космической связи. Я испугался, что снова в решительную минуту потеряю голос.

— Лера! Это я.

Ответом было молчанье. Ну вот!

— Ты меня слышишь?

— Слышу, Костя.

Мелькнула мысль, не подставили ли мне снова автоответчик, как в случае с Алевтиной Ивановной? Никакой живой вибрации в голосе Леры я не слышал, ни скорби, ни радости. Прежде я бы выдал дугу, сверкающую разными оттенками обиды, злости, оболганного порыва, но теперь… Не то чтобы вкус искреннего лицедейства совсем оставил меня, пожалуй, нет, — мысль о «Чертовом логове» обнаруживала неисчерпаемые ресурсы игры. Однако я слышал из этого не оборонительного, а скорее открыто беззащитного голоса, что таким образом спасти уже ничего не удастся, все рассыплется в песок мгновений и что есть та степень усталости, которую не взять ни танками, ни лаской.

— Лера, как мама? — спросил я.

— Застудилась, пневмония.

— Как же ты ее так упустила? — вырвалось у меня, о чем я, как всегда с опозданием, пожалел, потому что разговор тут же пошел под накатанный годами откос.

— Я круглые сутки просвещаю бездельничающих туристов, но и этого едва на штаны детям хватает.

— С радио деньги прислали?

— Не смеши! Такой суммой даже печь не растопить.