Жизнь взаймы у смерти - Марина Болдова

– О чем вы еще говорили в тот день?

– Она попросила меня поделиться наследством с родственниками, если таковых найдет. Я охотно согласился. Катя – дочь Эльзы, младшей родной сестры тети Марты. Сведения о ней раздобыл поисковик, следы вели в Самару. Вот тетушка и приехала сюда, чтобы встретиться с Эльзой или ее детьми. Но не успела. Адрес Кати детектив сообщил мне буквально полчаса назад! Я сразу отправился к ней!

– Значит, убил Марту сын Шульца? Как его имя, Макс?

– Герман. Но ему не повезло сразу. Убив Марту, забрать медальон, видимо, не успел, в квартиру зашел переводчик, с которым та общалась. Он-то и похитил его у мертвой тетушки!

– Странно… ему-то он зачем? А Германа задержали? Откуда известно, что там произошло?

– Я не знаю пока. Следователь при мне направил полицейских в аэропорт. Возможно, Герман уже в полиции. Мы с Катей идем к следователю к пяти часам. Картина убийства стала ясна, когда переводчик признался в краже. Он вернул медальон и рассказал, как заметил за шторой мужские кроссовки, понял, что убийца еще в комнате, испугался и убежал…

Мама, а я, кажется, знаю, где находится этот сейф! Обнаружил его еще в детстве, когда играл в кабинете деда. Но тогда открыть его не смог! Ты меня слушаешь?

– А где сейчас Шульц? – не ответила Юлия на вопрос сына. – Мне нужно с ним срочно поговорить.

– Думаю, в полиции. Зачем он тебе? Шульц – соучастник преступления! Будет отвечать за убийство вместе с сыном. Да! Вот еще что! Герман попытался через подругу переводчика подобраться к нему самому, с целью завладеть медальоном, не иначе! Он начал ухаживать за девушкой, представившись Германом Волошиным…

– Как ты сказал?! – сильная боль в сердце заставила Юлию застонать в голос.

– Мама! Что с тобой? Сердце?! Дома есть кто-нибудь? Позови горничную! Что ты молчишь! Мама!

Испуганное лицо сына было последним, что увидела Юлия, прежде чем потерять сознание. «Не может быть… этого не может быть…» – успела подумать она.

Герман сидел за столиком кафе на окраине города, куда его привез трамвай номер двадцать два, первый, что пришел на остановку общественного транспорта у центральной площади.

После разговора с отцом он со злостью закинул в мусорную урну телефон, уже третий за несколько дней пребывания в этом городе, выругался, мешая русские слова с немецкими, и подумал, что решать, что делать дальше, будет сам. Никуда он не улетит, пока отец здесь. Герман был уверен, что тот его не сдаст, потому как соучастник преступления! А так – никто его не ищет. Нашли бы давно, он был рядом с этой девчонкой, дочерью следователя, разыгрывал влюбленного. Возможно, продолжил бы и дальше, если б не отпала надобность в информации, получаемой от нее. Да, подобраться к этому парню не удалось, не успел. Уплыл медальон, а с ним и шифр от сейфа.

Герман сейф в замке нашел, но отцу об этом докладывать не собирался. Он нашел и ключ, но хранилище оказалось «русской матрешкой» – открываешь емкость, а там еще одна. Уже с кодовым замком. Уверенность, что за ним его спасение, была полной. Старуха наверняка не стала убирать ценности в другое место – более надежное найти трудно. Если только в банк… да, об этом он не подумал! Отец наверняка тоже.

Герман теперь знал, чей он сын. Впрочем, в детстве даже не интересовался, вполне удовлетворившись ответом отца, что взяли его из приюта, когда ему не исполнилось и двух лет.

Любили его в приемной семье? На этот вопрос ответа не было. Бабушка относилась немного теплее, чем мать с отцом. Баловала вкусной русской едой: оладьями с вареньем и пельменями. Давала деньги на мелкие расходы, не спрашивая, на что именно он собирается их потратить. Перед родителями Герман отчитывался о каждой покупке, даже если это были леденец или бутылка колы. И каждый раз выслушивал нотации от матери – как нужно экономить, чтобы вырасти хорошим хозяином. А он не собирался жить на их землях, сажать что-либо, кормить живность и свору собак, которых ненавидел – приемная мать была заводчицей немецких овчарок.

Он видел, что отцу эти псы тоже не нужны, он был поверенным семьи, владевшей землями, на нескольких гектарах которых арендатором был еще старый Шульц.

Герман порой удивлялся, насколько разными были мать и отец. Он не понимал, как тот мог жениться на этой некрасивой женщине, интересы которой были ограничены забором их фермерского хозяйства. Она не смотрела телевизор, книги в руках, видимо, никогда не держала, а за компьютером была замечена им лишь раз – когда методично протирала влажной салфеткой поочередно все кнопки клавиатуры.

Однажды он сбежал из дома, когда мать упрекнула, что совсем не помогает ей с собаками. «Это наше обеспеченное будущее, Герман! Твое, кстати, тоже!» – зло бросила она, когда он отказался чистить вольеры. «Я не собираюсь возиться с собачьим дерьмом!» – ответил он и заработал оплеуху. Ему было четырнадцать, он мнил себя взрослым, мать не любил и не боялся, поэтому развернулся и ушел. Мопед, на котором ездил в школу, стоял в гараже. Взяв из дома лишь куртку, поехал в город, к однокашнику. Не имея понятия, примут ли его там хотя бы на ночь, Герман всю дорогу недобро поминал приемную мать, отвесившую унизительную пощечину.

Нужно было, чтобы в это же время возвращался на ферму отец. Они встретились на дороге, Герман на сигнал его автомобиля остановился, собираясь что-нибудь соврать. Но неожиданно выложил правду. «Не хочешь в навозе всю жизнь копаться – учись! – пожал плечами отец. – А сейчас у тебя есть выбор: вернуться домой под нашу опеку или через пару дней быть направленным в новую приемную семью. Не факт, что тебе там будет лучше. У нас ты один, а в семьях профессиональных опекунов детей около десятка».

Уверенный спокойный тон, каким было это сказано, право выбрать самому, а главное, ни слова упрека – и Герман молча развернул мопед в обратную сторону.

Видимо, отец что-то сказал матери, но больше та к работе в собачьих вольерах его не принуждала. На полях выращивали кукурузу и рапс нанятые работники, коровником управляла мать с молодой помощницей, домашнее хозяйство твердо вела бабушка. Герман решил последовать совету отца и взялся за учебу.

Будучи уже взрослым, понял, что приемные родители выбрали правильную тактику его воспитания – невмешательство. Видимо, его неуправляемость с раннего детства, нежелание подчиняться порядку, вынудили их отступить.

Возможно, он мог бы стать хорошим специалистом, окончив технический университет и работая в компании, куда попал по рекомендации одного клиента отца, но влюбился. Ева Краузе, взбалмошная, красивая дочь владельца сети ресторанов, с первого дня вовлекла его в бурлящий поток тусовок, часто оканчивающихся полной потерей ориентации в пространстве и чувства времени. Он с трудом просыпался по утрам, часто опаздывая на службу. Когда ей наскучило праздное шатание из клуба в клуб, она вдруг бросила его, прямым текстом заявив, что надоел. Он обозлился ненадолго, но, заподозрив, что не все так просто с такой резкой его отставкой, решил выяснить отношения.