Избранное - Феликс Яковлевич Розинер

не только для того, чтоб заниматься снегом, но также и для громкой колотни — железом об железо.

Во дворе он сразу принялся за дело: отошел к подмокшему сугробу и вонзил в него лопатку. Анна давала Лиде последние указания: чересчур ребенка не кутать; не закармливать; читать ему каждый день сказку Пушкина, — пусть ребенок содержания еще не понимает, важно, чтоб он слышал и чувствовал правильный строй родного языка (втайне Анна боялась, что Лида «испортит» ребенка, привив ему простонародные выражения и деревенский выговор).

— Да не волнуйся ты, — снисходительно отвечала ей Лида, — едь себе спокойно.

Говоря это, Лида смотрела на двух мужчин, шедших по двору вдоль подъездов и взглядывавших на таблички с номерами квартир. Один из них был в обычном пальто с зимним меховым воротником, другой — высокий, статный, — в военной шинели.

— Иди, иди, Анечка, — сказала вдруг Лида. «Не нравятся они мне, — подумалось ей. — Храни тебя Господь!» — Не поднимая выше пояса руки, она коротко перекрестила Анну.

Ахилл набивал мокрым снегом ведерко, Лида хватала его под мышки, Анна уходила со двора, — мужчины открывали дверь того подъезда, откуда выходили только что Анна, Лида и Ахилл.

— …поедем-ка, маленький, купим галошики новые, ишь мокро-то, весна, ах ты, Господи! — хватала Лида Ахилла, подхватывала повыше, прижимала к груди и тоже выходила со двора.

Галошики — как раз на маленькие пимушки — были удачно куплены. Продавщица, которой ребенок понравился, — умница, красавчик-то какой! — сказала, да что ж, галошики-то на валеночки хорошо, а скоро на Первомай ботиночки нужны с галошами, вот, посмотри, мамаша, получили новые, недорого, на кожемите, крепкие, — и Лида от обращенного к ней «мамаша» сомлела. Ахилл, чья любознательность простиралась столь далеко, что не давала ему капризничать, хотя от долгого таскания по магазинам и от духоты имел на то он полное право, но лишь таращил по сторонам глаза, — позволил снова стянуть с ноги валенок, вдвинуть ступню в ботинок, больно ее повыламывать влево и вправо, вперед и назад, — ахиллесовы сухожилия у него были слабыми, и он потом их много тренировал, — и замечательные цвета «беж» ботинки были куплены тоже.

Ахилл и коробки, одна и другая, ведерко, лопатка были пред Лидиной грудью внесены в квартиру; Ахилл был раздет догола, обтерт полотенцем и всунут в байковую белую, до пят, рубаху: в ней ему предстояло спать сразу после обеда, — бульон, сыночек (так Лида его называла в отсутствие Анны, при ней же ласковость к ребенку умеряла, хотя он тоже и не Анин был, говорила она себе, ну, да пусть не ревнует), пюре и котлетку погрею, а ты вот компота покамест попей, умаялся, бедный Алечка.

Раздался звонок — и длинный, слишком уж длинный, во весь коридор, понесся от входных дверей, повис на кухне. Лида как раз поджигала фитиль керосинки. Ахилл смотрел на чуть видный синий огонь. Звон прервался, Лида стояла с гаснущей спичкой в руке, звонок тут же снова начал звонить, Ахилл засмеялся. Лида на него взглянула, прикрутила керосинку, дунула, огонь исчез, Ахилл раскрыл рот, поднял брови, Лида пошла из кухни.

Двое эти, которые во дворе.

— Мещерякова? — Анна Викторовна? — здесь находится?

И они пошли в коридор, отодвинув Лиду вместе с дверью в сторону.

— Нету, — сказала Лида им вослед. Она их повадку знала.

Заглянули в комнату Анину, заглянули в Лидину, она же, обогнавши их, пошла прямо в кухню и там стала боком к столу, закрыв собою Ахилла.

Тут же они появились в кухне, — один в пальто, кургузый, с маленькими глазками, весь как будто картофелина, другой, в шинели с портупеей и ремнем, — высокий, с серьезным лицом, молодой, — и ведь симпатичный, отметила Лида.

— Соседка? — спросил кургузый.

— А кто же? Знаете небось.

Они пришли из НКВД, а НКВД все знает. И мужа они у нее забрали, — так им ли не знать, кто она такая?

— Знаем. Где Мещерякова? — продолжал все тот же.

— Уехала.

— Как уехала? Куда?

— Артистка она. Из Москвы уехала. — И Лида себя похвалила: хорошо ответила, нету Анны в Москве, а где она, — пусть спросят, где хотят, я не знаю.

В этот миг за ее спиной раздалось пыхтение, — это Ахилл сползал со стула. При общей тишине он явил себя, ступив босыми ногами на пол и выглянув из-под Лидиной юбки.

— Ага, — удовлетворенно сказал кургузый. Ахилл меж тем, чуть расставив руки, сделал вперед два бойких шага, — в свете, лившемся из окна, он был ангелочком, идущим по солнечному лучу.

— Ребенок, — с прежней удовлетворенностью продолжил говоривший. — Вот он. — И посмотрел на военного. Тот повел плечом. Лида вдруг увидела, что молодой военный смотрит на Ахилла с выражением, которое она не поняла, но про себя сказала «добрый», второй спросил ее резко: — Чей будет? — и она с враждебностью ответила:

— Мой!

И обняла, прижала Ахилла к себе, к животу. Ее он был, ее, и не отдаст, ни им, ни ей, никому!

— Ваш? — было спрошено недоверчиво. И растерянно еще: — Это кто же… мальчик?

Какое-то животное чутье вдруг пробудилось в Лиде — не говорить! солгать! обмануть! — и она сказала:

— Девочка это! Девочка! — ведь Аличка стоит перед ними в этой длинной рубахе, сообразила она, поэтому не понимают, — и тут же возникло, что — имя! Имя-то какое! — Аличка, правда? — спросила она, сюсюкая притворно и наклоняясь к ребенку: — Аличка-ты-моя-девочка! — пропела она и радостными глазами посмотрела на мужчин.

— Скажите, пожалуйста, — впервые заговорил военный и откашлялся, деликатно приложив ладонь ко рту. — Известно ли вам что-либо о ребенке — сыне гражданки Вигдаровой? По имени Михаил?

Марина, подумала быстро Лида, откуда мне знать, что Вигдарова! значит, вот и есть! его они ищут! и нет, не отдам! — Не знаю, какая такая Вигдарова? Какой-чей сын? Неизвестно нам про это.

Она видела, как низкий картофельный человек, напряженно глядя на ребенка, додумывает что-то, ловит в своей голове, вот-вот поймает, — страх начал охватывать Лиду.

— Пойдемте, — сказал ему военный тихо и твердо.

Происшедшему спустя секунду суждено было стать особым эпизодом, некой страницей из жизни героя — из «мифологии детства Ахилла», как называл он то, что сам не помнил, но что рассказано было ему не раз в различных вариантах Анной, Лидой, а потом и человеком из НКВД — МВД — КГБ. Количество вариантов этого эпизода превосходило, кажется, число известных вариантов знаменитого сюжета «Ахиллес на Скиросе», — истории лукавой и героической.

Анна Викторовна помнила, что пришедшие сотрудники наркомвнудела искали ее, а не Ахилла. Она не могла допустить, что эти люди охотились за младенцем и хотели