Галерея римских императоров. Доминат - Александр Кравчук

Но новый август был слишком трезвым политиком, чтобы в сложившейся ситуации посвящать чрезмерное внимание вопросам религии. Каждый день ставил новые проблемы, а он быстро и умело их решал, начав с назначений на ключевые посты в занятых землях доверенных людей.

Среди новоназначенных оказался и Аврелий Виктор. Человек этот был родом из бедной деревушки в Северной Африке и собственным трудом и талантом забрался высоко по служебной лестнице. Юлиан встретился с ним в Сирмии и вскоре сделал наместником Нижней Паннонии, территории между Савой и Дравой. Через двадцать лет Виктор стал префектом Рима. Тогда с ним познакомился Аммиан Марцеллин и дал ему лестную характеристику: «Муж — достойный подражания в своей праведности». Сохранился также его небольшой, но весьма ценный труд по истории Рима со времен Августа до Констанция, составленный в виде галереи цезарей. Ставя его на пост наместника, Юлиан давал всем понять, что собирается поддерживать людей образованных, честных и верных религии отцов, невзирая на их происхождение.

Интересно также, что даже тогда, в преддверие войны, Юлиан вводил налоговые льготы для населения, а в спорах между городскими общинами и магнатами по вопросам платежей принимал сторону городов, стремясь к справедливому денежному и натуральному обложению. Подобную политику — как мы уже знаем — он проводил еще в Галлии.

Тем временем пришли весьма неприятные известия. Гарнизон Сирмия, совсем недавно сложивший оружие и направленный в Галлию, взбунтовался, занял Аквилею и снова перешел на сторону Констанция! Это грозило потерей Италии и прекращением связи с Галлией. Юлиан послал войска под Аквилею, но неоднократные попытки штурма города, недоступного благодаря окружавшим его водным пространствам, ни к чему не привели. Казалось, придется оставить занятые таким смелым походом территории и бесславно вернуться на Рейн и Родан, чтобы защищаться под прикрытием Альп. Это были очень тревожные и тяжелые дни.

И тут пришла весть, которой никто не мог ожидать и которая буквально в считанные часы изменила положение не только Юлиана, но и всей империи: цезарь Констанций умер своей смертью 3 ноября на Сицилии!

«Я пишу Тебе это письмо в третьем часу ночи, и у меня нет даже секретаря, так все заняты. Мы живы! Боги избавили нас от необходимости пострадать или совершить нечто такое, чего нельзя было бы уже исправить. Гелиос мне свидетель — а именно его я больше других богов просил о помощи — и царь Зевс, что я никогда не молил о гибели Констанция, а всегда о том, чтобы этого не случилось. Почему же я отправился в поход против него? По прямому приказу самих богов, которые обещали спасение, если я их послушаю. А если бы я ничего не предпринял, случилось бы то, чему лучше никогда не случаться. Впрочем, раз Констанций объявил меня врагом, я хотел его напугать и склонить к согласию».

Так писал Юлиан из своего штаба в Наисусе одному из родственников в ноябре 361 г., когда пришло известие о внезапной болезни и смерти Констанция. Радостное восклицание, свидетельствующее об огромном облегчении, «Мы живы!» повторятся и в письме, адресованном Евтерию: «Мы живы, спасенные богами. Принеси им жертвы, и в благодарность не за одного человека, а за сообщество всех эллинов!»

Таким образом, в избавлении от кошмара братоубийственной войны Юлиан видел доказательство непосредственного благоволения богов и исполнение некоего предсказания. Сообщение было настолько радостным и неожиданным, что в окружении цезаря поначалу ему не поверили и опасались вражеской дезинформации. А при всем этом Юлиан глубоко переживал смерть ближайшего родственника. Двор надел траур. Либаний пишет со свойственной ему риторикой: «Все императорские дворцы отворили перед ним двери, а он плакал, погруженный в траур. Кровные узы были для него важнее. А посему первый его вопрос касался покойного; он хотел знать, где тело, и отдаются ли ему должные почести».

Юлиан не позволял публично порочить память Констанция. «Этот человек был моим другом и родственником. Когда же он вместо дружбы выбрал ненависть, боги решили спор».

Цезарь шел во главе своих солдат — а они сражались под его командованием уже полных пять лет — триумфальным маршем через Фракию в Константинополь. Под стенами города его с искренней радостью приветствовало все население, даже женщины и дети. Ведь встречали земляка, вернувшегося в зените славы в город, где он родился, провел детство и юность. Здесь у него были друзья и знакомые, здесь находились могилы его родителей. Константинополь гордился тем, что впервые в истории трон занимает его выходец.

Юлиан вступил в родной город 11 декабря 361 г. Несколькими днями позже он встречал в порту тело Констанция. Цезарь был сосредоточен и печален, плакал. Обняв руками гроб, он сопровождал его до церкви Святых Апостолов. Погребение проводили, естественно, по христианскому обряду, церемония продолжалась всю ночь и сопровождалась литийными песнопениями.

С согласия Юлиана Сенат причислил покойного к сонму богов, хотя в те времена этот акт имел уже чисто формальное значение признания заслуг умершего. Таким образом, новый властитель сделал красивый жест, которым как бы заявлял, что его предшественник оставил по себе хорошую память в истории империи. И одновременно со свойственной ему энергией новый правитель приступил к реализации программы, означавшей полный разрыв с идеологией прежней власти. Все началось с расправы с людьми из окружения Констанция. И это была не месть, а политическая необходимость. Нужно было убрать явных противников и удовлетворить общественные настроения, решительно требующие наказать виновников злоупотреблений и преступлений.

В состав специального трибунала вошли четверо наиболее доверенных представителей Юлиана, а также двое высокопоставленных приближенных покойного императора. Сессии этого трибунала проходили в Халкедоне, на другом берегу Босфора. Тем самым Юлиан хотел показать, что не оказывает ни малейшего давления на судей. А приговоры выносились суровые: конфискации имущества, изгнания, смертные казни, причем больше всех свирепствовали как раз те двое соратников Константина.

Одновременно формировалось новое правительство империи. Цезарь поставил своих людей на придворные должности и в наместничества провинций. Он стремился собрать вокруг себя культурную языческую элиту, чтобы с ее помощью вдохнуть новую жизнь в склеротический, коррумпированный административный аппарат. Юлиан ценил образованность и любовь к старой эллинской культуре, и в то же время энергию, гражданскую смелость и организованность. О духе, пронизывающем созданное им сообщество, он говорил так: «Мы живем без придворного лицемерия, которое приводит к тому, что хвалящий ненавидит хвалимого больше, чем своего злейшего врага. Мы же сохраняем необходимую во взаимоотношениях свободу, и даже испытывая друг друга, когда нужно, и упрекая, мы полны дружеской любви. Именно поэтому мы можем работать, отдыхая, и, работая, не уставать понапрасну, а засыпать без страха».

Проведена была также безжалостная чистка юлианова двора. Избавились от последних дармоедов на тепленьких, но совершенно бесполезных местах, которые те использовали для зашибания денег, не стесняясь самых наглых злоупотреблений. «Поваров было с тысячу, цирюльников не меньше, а подчаших и того больше. Прислуживающих за столом целый рой, евнухов, как мух весной у пастухов. (…) Выгонял вместе с ними и бесчисленных секретарей. Те выполняли по сути невольничью работу, но полагали при этом, что им подчиняются даже наместники провинции. Их ненасытная жадность распространялась до самых границ, и они выпрашивали у цезаря все, чего только захотели. Старинные города становились жертвами грабежа, а произведения искусства, выдержавшие века, теперь везли морем, чтобы украсить дома парвеню, делая их великолепнее императорских дворцов».