Дорога смертной тени - Альбина Нури

Дело было не в том, что соперницы не стало и теперь Митя был свободен – свободен от непредсказуемой жены, свободен для нее самой, для новых отношений. А в том, что теперь не нужно будет ничего говорить Мите о смерти его матери. Пусть эта страшная тайна уйдет вместе с Линой, думала Стелла. Митя не должен узнать правду – это будет слишком тяжело для него.

Стелла подошла ближе к кровати Лины и поняла, что видит нечто странное. В первый момент она не поняла, что, но быстро сообразила. Постельное белье было свежим, его явно только что перестелили. Она вспомнила корзину в руках тети Оли.

– Зачем сменили постельное белье? – недоуменно спросила девушка.

Врач, не старая еще, но увядшая женщина с неаккуратно забранными в прическу темными волосами, пожевала губами, но ничего не ответила. Лишь странно взглянула на Стеллу – совсем как тетя Оля, когда девушка встретила ее прошлым вечером во дворе, выйдя от Лины. Докторица смотрела неуверенно и вместе с тем предостерегающе.

И Стелла поняла, что больше не станет задавать никаких вопросов. Ничего не спросит, потому что больше ничего не желает знать. Более того: если ей захотят рассказать о чем-либо, касающемся Локко, она заткнет уши.

Позже она уложила вещи супругов Шалимовых в чемоданы и увезла в Отрадное. Это был последний раз, когда она приезжала в Локко.

Сейчас, сидя в офисе «Мителины» за столом шефа, Стелла с содроганием вспоминала о том, как ей пришлось сказать Мите о смерти жены, как он плакал, как рвался ехать на кладбище…

Но вставать больной еще не мог, и так вышло, что на погребении были только они с Евгенией Ивановной, Николай Васильевич да тетя Оля. Артур с Соней собирались, но их отпуск кончился, и накануне они уехали.

Церемония получилась короткой, отпевали Лину в маленькой церквушке. Она вроде бы не была верующей, однако крещеной была, так что каноны следовало соблюсти.

Не было ни слез, ни причитаний, во всем происходящем сквозила неуместная торопливость, неловкость. Как будто они не человека хоронили, а избавлялись от чего-то, стыдясь и одновременно страшась происходящего.

Требовалось сказать что-то, но никто не решался. Спасла положение опять-таки Евгения Ивановна. Когда тело Лины опустили в могилу, она произнесла слова из Псалтири. Как позже сказала, это был двадцать второй псалом. Стелла слышала его прежде, но не знала наизусть. В память врезались слова: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня».

Ей хотелось верить, что Ангелина успокоилась. Очень хотелось…

Дальше была череда больничных дежурств, осмотров, прогнозов. Митя поправлялся, его жизни и здоровью ничего не угрожало, но Стелла знала, насколько ему тяжело и больно.

Впервые за все время, что они были знакомы, она чувствовала себя неуютно в обществе Мити. Казалось, он винит ее в том, что она не уберегла Лину, не увезла из Локко той ночью.

За все время они ни разу не коснулись вопроса о том, что могло происходить в злосчастном городке. Митя не спросил, почему она вдруг, ни с того ни с сего, оказалась в Локко, что привело ее. Стелла не поинтересовалась, что происходило с ним и с Линой во время короткой отпускной недели. Они обходили эту тему старательно и осторожно, словно то была бомба или банка с нитроглицерином, которая могла взорваться от малейшего прикосновения.

Стелла допила кофе и отставила чашку в сторону. Взяла в руки свадебную фотографию Мити и Лины, долго смотрела в ее темные, как чернослив, глаза. Лина словно вглядывалась в нее – не со снимка, откуда-то издалека. Из запредельного, зазеркального мира, где сейчас находилась. Даже уйдя в небытие, она продолжала предупреждать соперницу.

– Тебе не о чем волноваться, – негромко сказала Стелла, – я скоро оставлю его.

Уезжая в Локко, она решила разорвать все отношения с Митей. И не изменила своего решения. Эти отношения всегда были сложными – из-за Ангелины, но теперь, когда ее нет, все стало еще сложнее. Парадоксально, но факт.

Стелла не могла рассказать ему правду о себе, потому что это означало бы поведать все до конца: об угрозах Лины, о письмах и сумасшествии, о том, в каком состоянии она застала Ангелину в тот вечер в Локко, о смерти Нины Сергеевны. Нет, она ни за что не причинит Мите таких страданий.

А потом, она не хотела выглядеть стервятницей, которая годами кружила возле семейного гнезда Шалимовых и дождалась своего светлого часа. Это выглядело ужасно даже в ее собственных глазах, и невозможно было представить, что подумает об этом Митя. Прочесть во взгляде любимого презрение, отвращение… Нет, она и подумать не могла о таком. Как бы там ни было, Митя любил свою жену – или думал, что любит, а это, в сущности, одно и то же.

Нужно уехать. Уладить здесь все, найти сотрудника вместо себя, дождаться, чтобы Митя выздоровел, начал работать, – и уехать к Эмме зализывать раны. Так будет лучше для них обоих.

С тяжелым сердцем Стелла поднялась из-за стола, стараясь подавить отчаяние и боль, которые ощущала всем своим существом. Ей казалось, что жизнь кончилась – смешно, конечно. Все же она не депрессивный подросток, который любую неудачу готов воспринимать как вселенскую трагедию. И тем не менее она не представляла, что станет делать в будущем. Это было впервые в ее жизни – такая неопределенность. И недосказанность. И одиночество – куда уж без него.

Стелла представила, как садится в самолет, который поднимается в холодное небо, чтобы отвезти ее в далекую, чужую страну, где не будет человека, который так ей нужен, не будет ничего, к чему она привыкла…

Собственная жизнь, которую она тщательно выстраивала, показалась вдруг ненужной и бессмысленной.

Девушка настолько ушла в свои невеселые думы, что не заметила, как открывается дверь офиса. Заказчик, наверное. Как некстати… А с другой стороны, сколько можно сидеть тут и думать о неудавшейся жизни? Еще немного, и она разрыдалась бы в голос от жалости к себе. Стелла поспешила навстречу посетителю, изображая вежливую радушную улыбку.

И едва не споткнулась от неожиданности, потому что в дверях стоял Митя.

Несколько долгих, бесконечных секунд они смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Потом он вдруг протянул к ней руку – вторая была в гипсе, и Стелла, не успев сообразить, что делает, оказалась возле Мити, обнимая его.

– Ты знала, да? Поэтому и приехала в Локко? – спросил он.

Ей не нужно было переспрашивать, о чем это он.

– Твой телефон все время был отключен, и я… так боялась за тебя.

– Я не отключал телефон и тоже пытался дозвониться тебе, – проговорил Митя, прижимая ее к себе здоровой рукой. – Даже в тот день. Ты не отвечала, но, видимо, как-то услышала, что я звал. Не уходи от ответа, пожалуйста. Давно ты все знала… – он запнулся, – про Лину?

Стелла осторожно высвободилась из его объятий. Стоя вот так, слишком близко, было невозможно говорить о том, о чем они должны сейчас поговорить.