Бельский - Геннадий Ананьев

— Кто же, кроме Бомелея.

— Завтра же извещу об этом Ивана Васильевича.

— Разумно. Только извещать тоже следует весьма разумно.

Да, читает, похоже, тайный дьяк его мысли. Или дает лишь разумный совет?

Грозный без проволочек согласился на беседу с оружничим, что весьма добрый знак. Выходит, поверил, как верил всегда Малюте, когда тот говорил, что дорог не только день, но и час. И это была сущая правда, ибо Бомелей оказался предупрежденным (кем, предстояло выяснять) и ночью бежал из Москвы.

Оставшись наедине, Иван Васильевич спросил вполне серьезно:

— Чем порадуешь или озадачишь, слуга мой верный?

— Радости мало, а заботы вдосталь. В свое время посол твой, Савин, привез из Лондона Елисея Бомелиуса. Ты взял того Бомелея к себе, как доброго аптекаря, получившего знания в Кембриджском университете. Но либо Савина в Лондоне обманули, либо Савин не сказал тебе, государь, всей правды: Бомелей сидел в лондонской тюрьме по обвинению лондонского архиепископа в чародействе и колдовстве. Бомелея освободили лишь потому, что он согласился поехать на Русь. С тайной целью. Ты доверился ему, не ведая всей правды, и он многое для тебя делал, по твоей воле готовя яды и всякое иное зелье. Но, как я выяснил, служа тебе будто бы честно, на самом деле исполнял чью-то волю, готовя отравное зелье для тебя, государь, и сына твоего — царевича Ивана. Оттого ты и сын твой начали недомогать. Яд действует не вдруг, а медленно разрушает тело, подрывая здоровье. Кончина наступит не сразу, а спустя многие месяцы.

— В пыточную его! — стукнул Грозный посохом о пол. — Узнай непременно, по чьей воле он покусился на мою жизнь и жизнь наследника моего?!

— Бомелей нынче ночью бежал из Москвы. Проведал, что мне стало известно о его злодействе. Известить его мог только кто-то из близких к твоей семье. Я постараюсь узнать. Теперь же вели слать погоню.

— Немедленно.

— Я предусмотрел твою волю. Погоня готова скакать сию же минуту.

Однако Богдан не поспешил передать волю Ивана Грозного подготовленным для погони ратникам, ибо не сказал еще одного, не менее, — пожалуй, главного — о намерении Батория и его хитрости.

— Похоже, ты еще не все сказал?

— Да, государь. Вот тайная отписка, переданная мне дьяком сыска. Баторий намерен по Десне идти на Полоцк, наводя наплавные мосты через Свирь и Десну. Доверять пославшему весть вполне можно.

— Можно-то — можно, но не слишком. С Баторием разноголосица у меня из-за Ливонии. Он туда и двинет войско свое маломощное. А Свирь — обманный маневр, оттого трогать свои полки я не стану. Он хочет выманить меня на битву в поле, но я не собираюсь идти у него на поводу. Пусть осаждает крепости, не имея достаточно стенобитных орудий. Пусть изматывает свои силы. А я погожу. Когда увижу, что пора — ударю наотмашь. Но об этом — держи язык за зубами.

Бельскому бы, как это делал Малюта, не склонять молча голову, а настаивать на своем, дабы усилил царь гарнизоны Полоцка и вообще часть полков перебросил из Ливонии на путь движения основных сил Батория в Русскую землю, но он не посмел больше ничего советовать, помня слова тайного дьяка: «Прежде, чем царь станет слушать твое слово, тебе еще много придется потрудиться».

А зря оробел. Грозный, не терпевший противного слова прилюдно, уважал тех, кто в личных с ним беседах твердо отстаивал свое мнение. Со временем Богдан Бельский поймет это и станет пользоваться в своих интересах; сейчас же он не перечил царю, не желая его гневить, ибо надеялся, что за Бомелея будет очинен боярством. Если не вот теперь, то после пытки крамольника и его признания под пытками обязательно.

Бомелея догнали довольно быстро, хотя он спешил и по возможности таился, но его подвела жадность: капитал он сколотил в Руси основательный на темных делишках своих и не решился его бросить, поэтому не мог, имея с собой несколько бричек, двигаться тайными лесными дорогами, а вынужден был держаться наезженных, от погоста к погосту. А на них как укроешься, если появился царский указ схватить беглеца?

Какую-то часть захваченной у Бомелея казны Богдан раздал хорошо исполнившим волю царя стрельцам, что-то передал в царскую казну, но себя нисколько не обидел. Бомелея же — в пыточную. И осталось Бельскому потирать руки, предвкушая новое торжество, основанное на показаниях допрашиваемого, но вышло не по-задуманному — Бомелей не назвал ни одного имени, хотя пытали его старательно.

Разгневанный Грозный повелел:

— На вертеле поджарить.

Он самолично присутствовал при столь жестокой казни и даже ткнул крамольника острым своим посохом в бок.

— Желал моей смерти?! Получай ее сам!

А на следующий день среди бояр и дворян поползли слухи, будто Бомелей, сам немец, исполнял волю Немецкой слободы, которая была недовольна привилегиями, какие имели английские купцы. Со смертью царя, доброхотствующему английскому двору, все, как они считали, изменится. Бельскому хотелось бы умолчать, ибо он понимал, откуда растут ноги, что подтвердил еще и тайный дьяк, сказавший без обиняков: «Сваливает с больной головы на здоровую», но разве мог он допустить подобное: дойдут до царя слухи прежде его, Бельского, доклада, может умолчание его обернуться бедой. Рыкнет Грозный, и никто не станет уточнять, на самом ли деле Бомелей немец.

Опричь души, но Богдан все же рассказал о слухах, которые появились среди царевых слуг, дворян и бояр, сделав, правда, упор, что это всего-навсего слух, а верен ли он, нужно еще проверить, но царь не обратил внимания на существенную оговорку. Бросил гневно:

— Гнездо папистов-латынян. Я дал им право торговать крепким хмельным, они наполнили богатством свои дома, из нищих превратились в вельмож, высоко задирающих нос. Но вместо благодарности платят злом! Наказание им такое: полное опустошение всех домов и позор прилюдный. Позор перед москвичами, коих они обирали в своих монопольных кабаках.

Взыграла душа Богдана Бельского в предвкушении доброй добычи. Если не получил боярства за столь важную услугу, как раскрытие покушения на царскую семью, то богатства основательно добавится.

Позже, в беседах с Горсеем, Богдан поймет, почему Грозный не велел дознаться истины, на самом ли деле Бомелей связан был с Немецкой слободой и с кем конкретно, а сразу велел карать всех поголовно. За этим повелением стояло желание царя угодить английским купцам, которые по ряду причин начали терять те привилегии, какими давно пользовались. Уповая на помощь Англии в борьбе с Баторием, Иван постарался выказать свое отношение к конкурентам английских купцов — немцам. Это была хитрая и дальновидная игра, жертвами которой стали многие совершенно неповинные люди.

Оценил тогда еще раз Бельский, сколь умен и прозорлив Годунов, уловивший желания царя и сумевший направить их в нужное ему, Борису, русло. Хитро он отвел от себя малейшие подозрения.

Впрочем, если Богдан сразу бы понял все это: и хитрый ход Бориса, и истинную цель Грозного, он все равно поступил бы так же. Взяв с собой добрый отряд стрельцов и составив обоз, в котором с десяток пароконок были его собственными, он окружил Немецкую слободу. Не велев стрельцам ни пытать, ни насиловать, а применять силу лишь к тем, кто станет скрывать, где хранится его казна, очистить все дома до нитки, самих же жильцов, как мужчин, так и женщин, даже детей и стариков, раздевать донага и выгонять на улицу на позор.