Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 3 - Макс Фрай

– Найти вас не может. Раньше хоть было понятно, куда ломиться. А теперь вас сперва нужно выиграть в лотерею. Вы – суперприз.

– Это да, – вздохнул Тони. – Но я был уверен, все, кому надо, находят. Ноги сами приводят в нужное место, и точка. Ну вот ты же сразу нашла.

– Кто как, – заметил Иоганн-Георг, снова усевшийся на подоконник. И помолчав, повторил: – Кто как. Но это вообще нормально. Мы всё-таки, в первую очередь, чудо, а всё остальное потом. С кем мы случимся, судьба решает. Всегда так было, просто сейчас стало более очевидно. Ничего, девчонка хорошая. И мне показалась, довольно везучая. Думаю, однажды вернётся к нам.

– Ну если ты говоришь, значит, точно вернётся, – улыбнулась Люси.

Тот пожал плечами:

– Я не пророк. Просто предполагаю, опираясь на известные мне факты. И вот вам самый шикарный факт: мы с ней однажды вместе лепили ангелов. То есть Жанна лепила, а я чуть-чуть помогал. Но так увлёкся, что одному лицо целиком переделал, второму крылья, а ещё одного слепил практически сам и страшно гордился, как хорошо получилось, хотя очень много лет не лепил из глины, даже не вспоминал. То есть мы с твоей Жанной вместе были художниками. Даже одним многоруким художником – я и она. Такая связь, по-моему, самая прочная. Круче, чем любой страстный роман. Мы с ней вместе лепили ангелов, и это неотменяемо. Куда она теперь денется от меня.

май 2020 года

Шёл домой, в смысле, к Тони Куртейну; где теперь, собственно, дом, если не там. Никуда не собирался сворачивать, устал как собака, и время уже два часа пополуночи, а завтра опять дела. Весь день до глубокой ночи принимал у студентов зачёты по новой методике, которую сам же придумал: каждый должен был выбрать в городе любое место по своему усмотрению и рассказать, как бы оно могло преобразиться на картине одного из художников-модернистов Другой Стороны. Рассказ можно дополнить эскизами и фотографиями, но это необязательно, главное – теоретически обосновать.

С полудня до двух часов ночи не только внимательно слушал, смотрел и задавал вопросы, но бегал и ездил по городу, даже в порту побывал; это была важная часть его замысла – обсуждать каждую выбранную локацию, находясь внутри. Выслушал девятнадцать очень разных, но в равной степени вдохновенных выступлений, посмотрел сорок три рисунка и сотни полторы фотографий (если объявить самую сложную часть задания необязательной, можешь быть уверен, что все сосредоточатся именно на ней). Упахался, как будто мешки таскал, был счастлив и даже отчасти растерян, обнаружив, что внезапно оказался хорошим преподавателем. Вроде просто гнал что-то, практически не приходя в сознание, упиваясь воздухом обретённого дома, возможностью снова здесь быть, но (или, может, как раз поэтому) что-то очень важное про искусство двадцатого века и Другую Сторону в целом сумел объяснить.

В общем, всё, чего он тогда хотел, это поскорей вернуться домой, упасть на узкий, короткий кухонный диван, лежать, свисая с него во все стороны, подробно пересказывать Тони, что говорили студенты, пока сам не забыл, съесть все припасы в доме (читай, догрызть остатки засохшего сыра и последние ванильные сухари) и обязательно выпить, благо есть что отпраздновать; впрочем, им всегда есть, что праздновать – саму жизнь. Она молодец, что с нами случилась, пусть продолжает, пусть что хочет творит, лишь бы не останавливалась, – в последнее время Эдо постоянно твердил, как молитву, или даже как заклинание: ты молодец, лучше всех в мире, у тебя получается, давай продолжайся, жизнь.

Вроде шёл на Маяк знакомой дорогой, самой простой и короткой, но всё как всегда: слушал музыку, о чём-то задумался, в какой-то момент свернул не туда и вышел к морю, хотя оно, по идее, было вообще в другой стороне. Эдо даже не удивился, только привычно над собой посмеялся: всё-таки я – типичный рассеянный профессор из анекдотов. Когда-то думал, в реальной жизни их не бывает, а оказалось, бывают. То есть я в реальной жизни бываю, такой молодец.

Плюхнулся на песок, разулся, закатал штаны до колен. Устал, не устал, торопишься, не торопишься, но если уж пришёл к морю, нельзя в него не войти.

Дни сейчас стояли тёплые, солнечные, почти по-настоящему летние, шикарный выдался май, но вода и не думала прогреваться. У Зыбкого моря упрямый характер: уж если решило всю весну оставаться холодным, никакими законами физики его не проймёшь. Эдо сам был такой же упёртый, как море, поэтому относился к его капризам с пониманием и сочувствием. Пусть хоть льдом покрывается, если захочет, имеет полное право, я до июля-августа как-нибудь без купания потерплю.

Пошёл по мелководью вдоль берега, приплясывая под музыку, звучавшую в ушах, размахивая ботинками, которые, наученный горьким опытом, взял с собой. Как-то однажды оставил обувь там, где разулся, наивно решив: «Я же сюда вернусь», – искал потом это место полночи, в конце концов плюнул и пошёл домой босиком. Было смешно, но повторять совсем не хотелось, лучше уж таскать ботинки в руках.

План был такой: дойти до центрального пляжа со спасательной вышкой – вон она белеет вдали, отличный ориентир. Там у входа площадка с прокатными автомобилями, можно доехать домой очень быстро, буквально минуты за три. Пешком оттуда тоже не то чтобы далеко, но знаем мы, чем заканчиваются мои прогулки с плеером по городу в темноте, – думал Эдо. – В этом вопросе нет мне доверия. Довольно обидно было бы вернуться домой уже засветло, рухнуть и сразу уснуть, не выпив с Тони за успехи моих студентов и даже не поговорив.

Шёл, глядя под ноги, смотрел как переливается и сверкает при свете почти полной луны вода, но всё-таки заметил боковым зрением кого-то на берегу и повернулся, чтобы пожелать доброй ночи, потому что – ну явно же свой человек, тоже псих долбанутый, если заполночь к морю пришёл. Всё-таки ещё не сезон, ночью на пляже делать особо нечего. Днём сюда уже много народу приходит выпить и позагорать, но на закате любители солнечных ванн расходятся, пляжные бары закрываются, и у моря становится безлюдно, как зимой.

Остановился, обернулся, даже руку поднял в приветственном жесте и только тогда увидел, что это не человек, а что-то другое. Ему сперва показалось, здоровенный мусорный мешок из тонкой бумаги, наполовину полный, ну или, привет пессимистам, наполовину пустой. Успел подумать, что мешок, наверное, ветром унесло из пляжного бара – единственное разумное объяснение, всё-таки выбрасывать мусор на берегу Зыбкого Моря никто бы в здравом уме не стал. Да и не в здравом, пожалуй, тоже, потому что море есть море, никому не надо такого врага. Короче, – сказал себе Эдо, – надо эту фигню отсюда забрать и выбросить где-нибудь по дороге, на Центральном пляже наверняка есть мусорные контейнеры, или сразу за ним.

Песок, хоть и начал уже остывать, по контрасту с ледяной водой казался почти горячим. Идти по нему было таким наслаждением, что Эдо отвлёкся от мусорного мешка, и только когда подошёл совсем близко, понял, что это не мешок, а спящая женщина. Прозрачная спящая женщина. Незваная тень, твою ж мать.

В детстве слышал столько страшных историй о том, как незваные тени с Другой Стороны нападают на одиноких прохожих, чтобы забрать их жизнь, что в первый момент по-настоящему испугался. И это, конечно, очень смешно – если вспомнить, сколько раз тут в прошлом году засиживался до прозрачности рук, то есть строго говоря, сам становился пресловутой незваной тенью, и вроде нормально всё было, ни на одного беззащитного прохожего не напал. Всё-таки глупые страшные сказки из детства имеют над нами огромную власть, – думал Эдо, склонившись над спящей женщиной. Совсем прозрачная, плохи её дела.