Исцеление в жизни и смерти - Стивен Левин

Когда мы подвергаем сомнению природу непрестанного отождествления ума с переживаниями тела и содержанием мысли, то оказываемся в том самом миге, где присутствует существование. Мы обнаруживаем простор, в котором проявляются все формы мысли и ощущений. Мы прикасаемся к вечной основе доверия, вечной основе открытости. Когда мы выходим за рамки определений, доверяемся открытости – источнику всякой мудрости, границы растворяются в самом бытии. В покое, где пребывает всякая деятельность, в бесформенности, определяющей форму.

Когда мы отпускаем всё, что препятствует исцелению, остаётся лишь исцеление, лишь наша сущностная природа. Все мы целители, нуждающиеся в исцелении, но, кажется, зачастую всё упирается в доверие. Ведь отпустить – значит позволить быть, а мало кто доверяет тому, что есть.

Многие из тех, кто умом и телом вошёл в сердце исцеления, стали по-другому ощущать самих себя. Они больше не были так привязаны к отождествлению с телом, ведь говорить «я есть моё тело» – то же самое, что говорить «я – моя болезнь, боль, я не исцелён». Ослабла их привязанность к отождествлению с умом, ведь говорить «я есть ум» – то же самое, что утверждать «я есть страх, я – смерть». Они больше не руководствовались чувством, что нужно быть кем-то, что можно что-то потерять, чувством неудачи и утраты. Исчезла болезнь иллюзорной отдельности, утверждающей свою изоляцию. Также растворился непрестанно растущий ком горя и разочарования, чувство отсутствия связи с источником. От исцеления нас всегда как будто отделяет всего один вдох, или, пожалуй, можно сказать точнее: исцеление присутствует в каждом вдохе.

Но если я полагаю, что являюсь этим умом/телом, разве я не буду думать, что ты точно так же блуждаешь в своём уме и теле? Как мы тогда сможем объединить сердца для исцеления? Как мы сможем открыться всеобщей силе исцеления, скрытой в нас? Видеть исцеление не значит что-то менять, не значит даже создавать новое тело или другой ум; это значит лишь обнаруживать нечто уже существующее; мы начинаем понимать, что гармонию, которую мы зовём исцелением, создаёт само внимание, а мудрость – знак нашего глубочайшего здоровья. Мы обнаруживаем исцеляющую силу, которая присутствует в нас всегда, когда мы не отождествляемся исключительно со своим телом, умом или любым отдельным качеством, любым представлением о том, какими мы должны быть или кем мы являемся, или даже с тем или иным пониманием болезни. Воспринимая болезнь не как проклятие, а как урок, мы учимся освобождаться от своего извечного отрицания боли и смятения, учимся замечать более глубокий уровень болезни – нездоровье нашей разделённости с самими собой, тошноту и болезненность, которые проникают в зазор между сердцем и умом.

Когда мы внимательно наблюдаем за ощущениями и реакциями тела, то начинаем замечать, что тело является затвердевшим умом – своеобразной вечной отсылкой к прошлому. Каталогом прежних отпечатков и глубинных установок, справочной библиотекой, где хранятся иллюзии отдельности, прочно засевшие там, где когда-то была плоть. В этом исследовании обнаруживаются состояния ума и привязанности, которые укрепляют в нас идею о том, что мы являемся этим телом и этим умом. Позволяя же уму погрузиться в сердце, мы принимаем жизнь на том уровне, где исцеление ценно в любой возможной форме.

Тогда мы можем сами в ясном внимании увидеть, что «реально», никогда не стремясь отыскать один-единственный ответ, но всегда продолжая двигаться дальше – к новым уровням понимания, чтобы исцеление могло проникнуть в самую сердцевину нашего существования. Чтобы дисгармония, заложенная в нашем уме/теле, могла стать явной в свете нашей внутренней неприкосновенности, нашего бессмертия.

Те, кто вступает на этот путь исследования, задаваясь вопросом о том, что такое болезнь, открывают двери для исцеления. Когда в один прекрасный день мы встаём и видим всё как впервые, когда мы стремимся понять, реальна наша жизнь или она только сон, такой день обретает исключительную ценность, он становится незабываемым – из всех десятков тысяч забытых нами дней. Это были дни, когда мы обращали очень мало внимания на себя, были такими нечуткими по отношению к самим себе, когда мы почти не ощущали радостного изумления неведения, готовности открыто присутствовать, воспринимать всё, как ценный дар. Мы понимаем, что даже слово «реальный» меняет свой смысл каждый миг – по мере того, как внимание погружается всё глубже, милосердие рассеивает сопротивление, а наши границы растворяются в неизведанности.

Анализируя свою обусловленность, мы замечаем, как глубоко укоренилось в сознании представление о том, что исцеление – это отсутствие болезни. Эта старая установка порождает старый ум, пребывающий в сфере весьма ограниченных возможностей исцеления. Ведь именно через исцеление мы исцеляемся: именно в те мгновения, когда ум выходит за рамки своего отождествления с телом, мы видим то, что неприкосновенно, целостно, – безграничную природу того, что обитает в теле и переживает болезнь, не будучи больным. Каждый миг, когда присутствует такое восприятие, поднимающееся над болезнью, формируется новая установка, в которой мы подходим к старому уму, твердящему «я – это тело, я – этот ум», с новыми вопросами: «Чьё это тело? Чей это ум?» Когда же возникает новое понимание – что тело принадлежит самому себе, а ум обладает своим собственным умом, мы вступаем в неопределимый центр сознания – во внимание, светом которого озаряется сознание, внимание, которое на опыте мы переживаем как свою сущностную «я-естьность», когда начинаем задаваться вопросами, кто же на самом деле является этим телом, этим умом. Кому они принадлежат?

Один из первых шагов к исцелению заключается в том, что необходимо отказаться от своего определения исцеления – того, чем, по нашим представлениям, оно может быть. Мы исцеляемся, когда воспринимаем старое в новом свете. Это значит, что нужно освободиться от извечной нечувствительности, с которой мы реагируем на своё страдание, отбросить цепляния и отождествление со своим постоянным бессердечием и склонностью осуждать, со своим явным сопротивлением и страхом. Это значит, что нужно не обдумывать своё исцеление, но быть им.

Среди людей, обретших «глубокое исцеление», есть многие, которые, несмотря на это, продолжают болеть. Многие благочестивые женщины и мужчины, многие праведники и адепты имели признаки болезней. Даже то, что представляется «просветлением», не исключает возможности телесного страдания. На самом деле многие мои духовные учителя страдали от тех или иных заболеваний: Ним Кароли Баба, известный как Махараджи, по всей видимости, страдал от сердечных приступов; Рамана Махарши умер от рака, так же как и Нисаргадатта Махарадж. Судзуки Роси также умер от рака наряду с Рамакришной и Вивеканандой. А такие наши ныне живущие современники, как Кеннет Роси, Аджан Ча, Билл Квонг и Сун Сан, столкнулись с такими заболеваниями, как рак, инфаркт и сердечная недостаточность. Да, я слышал о том, что, когда у Сун Сана, этого выдающегося корейского учителя дзен, началась мерцательная аритмия, связанная с диабетом, и обеспокоенные ученики спросили его, в чём дело, он ответил: «Всё в порядке. Просто моё сердце поёт». Его сердце поражено болезнью, но это исцелённое сердце, каких немного.

Переживая болезни таких духовных друзей и учителей, а также замечая, как прекрасно они взаимодействуют с ними, мы смогли отказаться от половинчатой истины, от представления о том, что у болезней есть причина, о том, что может представлять собой подлинное исцеление.