Жребий праведных грешниц. Возвращение - Наталья Нестерова

Он не уснул в кресле. Поднялся и спросил:

— А эта твоя жидовка с жиденышем?

Нюраня не раз читала в книгах, что у героев в моменты внезапного страха «внутри похолодело». Ей казался глупым этот штамп. Но, оказывается, он был точным. Она в институте имела отличные оценки по анатомии и могла точно сказать, где похолодело. Ледяной коркой стянуло диафрагму — непарную мышцу, разделяющую грудную и брюшные полости, служащую для расширения легких. Дышать стало невозможно. В доли секунды ей даже привиделось, что холод от диафрагмы может распространиться по всему телу, сковав его. А может, напротив, отдать высвобожденное тепло, резким всполохом послать его вверх, к голове. И будто бы у нее даже есть выбор. Хотя в чудовищно короткое мгновение никакого выбора человек сделать не может. Ей просто повезло, когда горячая волна шибанула вверх.

Нюраня вскочила, выдернула спицы из вязания и приставила их к горлу мужа:

— Только попробуй, гад! Только тронь Раю и ребенка!

Емельян не испугался. Одной рукой заехал Нюране под дых, другой захватил спицы и отшвырнул в сторону.

Она скрючилась от боли, он захватил ее волосы и поднял голову, дыхнул перегаром:

— Не выступай! Ты мне теперь ненужная.

И ушел. Сам разделся и завалился спать.

Его правда: Нюраня с ее покорным ежевечерним вязанием потеряла власть над мужем. Он вокруг нее кренделя вырисовывал, пока ему завидовали: жена-красавица, докторша. А теперь она кто? Как мать для Кларочки гроша ломаного не стоит, как хозяйка и хранительница добра никчемна, слишком много гонора на пустом месте. Найти бабу подходящую сейчас легче простого: и образованную, и хозяйственную, и преданную — только свистни.

— Анна Еремеевна? — неслышно вошла и тихо спросила Рая.

— Иди отдыхай, все хорошо.

Все было катастрофически нехорошо! С начала оккупации Нюраня пыталась найти запасное убежище для Раи и Миши. Спрятать их в еврейском квартале невозможно, там осталась горстка испуганных жителей, каждую минуту ждущих, что их погонят на казнь. Докторов Гильмана и Шендельса с женами, других стариков расстреляли.

Нюраня пыталась с помощью Оли Соколовой найти семью, которая спрятала бы Раю с ребенком. За любые деньги и ценности. Оля обещала постараться, но спустя время только развела руками:

— Анна Еремеевна! Никак! Если в глубинку, в села, так не доберешшси. За одного партизана десяток расстреливают, без разбору — стариков, детей, жэншин. А то и вовсе ужас: огнеметами по хатам, пожарище, полсела нет, люди в чем были выскочили, а их из автоматов. Знаю одну семью. Прятали еврейского мальчика в подполе. Без свету несколько месяцев, стал как червяк белый. Запасов-то в подполе не осталось, крысы озверели как те немцы, на мальчонку накинулись, он вопить. Чтоб соседи не услышали, хозяева еврейчика сами придушили.

— Какое зверство!

— Нет, Анна Еремеевна, нет! — горячо протестовала Оля. — Те люди хорошие! Они кормили жиденского ребятенка, а у них своих трое, они родными детками рисковали, а уж как случилось… не судимы будем. Ладно бы у вас одна баба, а кормящая с дитём! Он же плачить! Зубы резаться начнут — не уторкаешь.

— Я поняла, Оля! Но если все-таки в твоей бурной деятельности случиться увидеть надежный схрон для матери с ребенком, ты мне дашь знать.

— Всеразнонепременно! Анна Еремеевна, я для вас! А вот нет ли у вас, случаем, инсулина? Такая хорошая женщина помирает от сахарной болезни! Нет? Я уж всех докторов обегала. Вы, говорят, с немецкими врачами якшаетесь? — осторожно спросила Оля.

— Досужие слухи. Немецкие, так называемые врачи, хорошо, что меня не пристрелили. Где найти инсулин, я не представляю.

— Ну да, ну да, — зачастила Оля. — Я сама по образованию ускоренных курсов медик, а все никак не могу чуду ни восхищаться: сделаешь укол буйному — присмирел, затих и блаженство на лице. Порошок человек принял — и выздоравливает. Разе не чудо?

— В каком-то смысле чудо, потому что наука — это квинтэссенция, концентрация трудов человеческого гения.

— Ну да. А без концтрации, без инсулина помрет хорошая женщина.

— Оля!

— Знаю, знаю, мне все говорят: на каждого не нажалеешься. Но ведь жалко!

Когда Рая из приживалки превратилась в близкого человека, в негаданную подругу, Нюраня прекратила поиски. Это был чистой воды эгоизм, желание пережить лихолетье бок о бок с милым человеком.

Помощь пришла утром, негаданная как удача. Свалилась с неба, ворвалась в дом. Нюраня считала свою жизнь трудной, самосделанной. Но если трезво вдуматься, то удача ей всегда сопутствовала, носила имя-отчество и фамилию. Начиная с бегства от раскулачивания, когда Камышин сделал ей фальшивые документы и усадил на поезд, идущий в Расею. Потом были главврач, медсестра Мария Егоровна, фельдшер Ольга Ивановна, конюх дядя Николай… По большому счету и Емельян был удачей, не выйди она за него замуж, не выучилась бы на врача.

Екатерина Петровна, мать Тани Миленькой, прибежала к Анне Еремеевне с печальной вестью: ночью Таня умерла. Еще не похоронили, земля мерзлая, кострами отогревать надо. И другое горе: Вику, сыночка Таниного, два дня как пытаются перевести на разбавленное козье молоко, три литра достали, отдали за банку швейную машинку и пуховый платок. А внучек единственный занемог, поносит его, крохотку.

— Потеряла я свою голубоньку, — плакала Екатерина Петровна. — Как же она сыночка лелеяла, как берегла! Викентием назвала, чтобы красиво звучало, а сокращенно Вика — как цветочек. Анна Еремеевна, неужто и внучека я лишусь? За все страдания, что моя донечка понесла?

Это была удача, хотя назвать убитую горем женщину удачей по меньшей мере цинично. С другой стороны, Таня Миленькая совершенно непонятным образом прожила на свете больше, чем предназначалось. И недоношенного Вику можно было подрастить только на грудном молоке и то, если не поздно, если диспепсия, расстройство пищеварения у младенца, не зашла далеко.

— Успокойтесь! — поднялась Нюраня, налила чай в чашку и поставила перед Екатериной Петровной. — Я знаю, как вам помочь. Подождите меня, выпейте чаю. Я скоро вернусь. Скажите, — остановилась Нюраня в дверях, — Таня прошла регистрацию, у нее были, есть документы?

— Есть.

— Очень хорошо.

Нюраня отозвала Раю в свою комнату:

— Емельян задумал сдать тебя. Не пугайся, пожалуйста! Ты знаешь, что я не допущу, чтобы ты и Миша погибли? Ты мне веришь?

— Да, — прошептала Рая.

— Тогда слушай меня внимательно! На кухне сидит женщина, Екатерина Петровна. Ее дочь Таня Миленькая ночью умерла. У Тани другая фамилия по мужу, не помню, потом уточнишь. Остался Танин сын Вика, Викентий, ему сейчас… месяцев шесть. Теперь ты будешь Таней Миленькой, у нее документы в порядке. Надо выкормить ребенка, молока у тебя достаточно.

— Анна Еремеевна, я ничего не понимаю!