Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения - Ольга Игоревна Елисеева

Ученик Лагарна, читатель Радищева: "О! если бы рабы, тяжкими узами угнетенные, ярясь в отчаянии своем, разбили железом главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство? Скоро из среды их исторгнулись бы великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени. Я зрю сквозь целое столетье".

Покойный Ангел думал так же. Минутами страшился неизбежного. Душа его не принимала крови. А потом понимал, что надо разрубить гордиев узел. Придумал поселения. Мало кто постигал их смысл. Говорили, что там из крестьян делают солдат. Дудки! Там из низших сословий, безграмотных и диких, делали образованный класс, способный заменить офицеров и чиновников из дворян.

Конечно, того же кругозора, той же независимости, самоуважения у них нет. Но для простейших функций сгодятся, Государство не рухнет. А со временем… Управляемая пугачевщина. "Друзья 14 декабря" хотели устроить военную революцию и думали, будто войска можно удержать от погромов в якобинском стиле. Дети! Александр I жаждал того же самого, но с другой стороны. Ангел мести!

Вот что означали странные аракчеевские школы. Пока все офицеры — дворяне, попробуй тронь крепостное право. Мигом вызверятся. Покойный Ангел не доверял благородному сословию и предвидел возможность подобного исхода. Он задумал не новое комплектование армии с целью облегчить казне лишние издержки. А новую армию в чистом виде. Без старого офицерского корпуса. Помещики либо уступят, из боязни стать "избитым племенем", либо…

Хотел ли Николай того же самого? Вряд ли. Его считали решительным и даже крутым на расправу монархом. Но Александр Христофорович видел иное: сто раз отмерь. Новый государь вовсе не склонен был резать по живому. Тем более по шву, который после прежней операции едва-едва затянулся.

А потому решение было принято не во вкусе тех, кто рубит с плеча. Программы в школах заменить. Сами поселения со всеми их выгодами оставить, режим проживания смягчить сколько можно, чтобы не расплескать уже ощутимую пользу.

Через два года поселения полыхнули. Те самые, иод Новгородом, где был государь. Из-за послаблений в железной, мертвой дисциплине? Из-за их недостатка? Страшная, ни с чем не сравнимая жестокость. Соразмерная прежнему давлению правительства.

Потом говорили, что смягчение режима военных поселений стало результатом этого кромешного бунта. Ложь. Александр Христофорович видел лично: еще за два года до событий государь принял решение и начал реформу. Легчайшее послабление было воспринято как сигнал и привело к бунту: слишком сильно перед этим завинтили винт — глубоко вогнали гвоздь в русскую шкуру.

Но что самое страшное — бунтовали не одни сиволапые, из которых вдруг сделали гренадер. "Школьники" не отставали. Значит, были и внутри поселений молчаливые сторонники идеи покойного Ангела о новой армии и "избитом племени". В 1825 г. они голову не подняли. Тихо делали свое делание. А вот через пять лет подтолкнули шар в лузу — темный и изобиженный в конец народ к бунту.

Присосались, клещами не вытащить. Как черви под коровьей шкурой. Расплодятся — беда. Сдохнет родимая.

Путешествия прервались только в середине июля, когда спутники достигли наконец Царского Села. К этому времени Бенкендорфу уже казалось, что он на своем опыте может подтвердить: земля круглая. Из Царского выехали, в Царское вернулись. Генерал выхлопотал несколько дней и отравился к семье в эстляндское имение Фалль, которое купил-таки благодаря прощальному дару Марии Федоровны.

"Строительство и обустройство" резиденции занимало его "в равной степени". Там он провел считанные дни "в величайшем счастье, находясь в кругу семьи", занимаясь "садом и всеми хозяйственными мелочами с тем большим воодушевлением", что новая поездка уже маячила на горизонте. "За всю мою жизнь, — признавался Бенкендорф, — самыми счастливыми днями, которые излечивали меня от тягот большого света, были те, которые мне удавалось провести в течение каждого лета в несколько приемов с моей женой и детьми в этом маленьком и красивом имении".

"ВАНЬКА"

Правда, и в Фалль продолжали поступать донесения о Пушкине. Но теперь он находился под недреманным оком Паскевича. Значит, отвечать за поэтические шалости будет командующий на Кавказе, а не Александр Христофорович. Вот и славно.

Интересно, как-то они еще поладят? Год-другой назад императору лично приходилось окорачивать крутой нрав "отца-командира", который из бывших ермоловских выдвиженцев не жаловал никого и жаловался на всех. Каждый казался ему чуть не врагом Отечества. Николай I не верил и просил смягчиться в отношении людей, "единственная цель которых — служить своему государю".

Постепенно и Паскевич обтерся. И к нему привыкли. Но не полюбили. Требователен. Подозрителен. Недоверчив. За стол с собой прапорщиков не сажает. Хочет соблюдения формальной дисциплины. Тиран!

Уже и персов прогнал. И турок, вооруженных горскими бандами, прижал крепче некуда. А все посмеивались, все не хотели верить. Все повторяли, будто бы сказанные его же батюшкой о сыне слова: "Шо гений, то не гений, а шо везэ, то везэ".

Везет тому, кто везет. Это не только про Паскевича. Про любого из их когорты: про Бенкендорфа, про Воронцова, про Чернышева, про Киселева, про Канкрина, даже про Закревского. Да и про самого государя. Пока везешь — годен. А не везешь — иди себе с Богом.

Фалль — имение А.X. Бенкендорфа

Император Ивану Федоровичу доверял, как себе. И для такого благоволения были веские причины. Они впервые встретились в 1814 г., когда великих князей отпустили наконец за границу. Тогда Паскевича брату представил сам покойный Ангел и назвал "лучшим генералом моей армии". Молодой генерал не поленился и вдвоем с великим князем обползал на коленках разложенные по полу карты, давая пояснения об отгремевших сражениях с Бонапартом.

Потом, в 1822 г., именно Паскевич сумел замять громкое по армии и крайне неприятное для молодого великого князя "виленское дело" с офицерами, когда те после тяжелых учении вдруг потребовали сатисфакции. Якобы царевич слишком резко остановил лошадь и забрызгал капитана В. С. Норова грязью. Говорили о крике и оскорблениях, сыпавшихся из уст великого князя, который подгонял задыхавшихся на бегу людей. И даже о том, что Николай замахнулся на Норова. В результате ничего, кроме комьев грязи, не подтвердилось.

Его высочество считал себя правым. Упирался. Негодовал. Не хотел заметить, что против него намеренно интригуют руками рядовых офицеров люди покрупнее. Те, кто ставил на цесаревича Константина как на наследника престола. А тот возьми и откажись от своего права, ради любви к особе некоролевских кровей. Те, чья карьера строилась с расчетом на Константина, запаниковали. Захотели ослабить позиции третьего из царевичей. Ославить в армейской среде. Лишить поддержки.