Обезьяны - Уилл Селф

Дом Пизенхьюмов, как и машина, очень комфортабельный, был оформлен в степенном межвоенном стиле. Стены во всех комнатах оклеены изящными обоями от Уильяма Морриса;[77]в гостиной расквартирована целая рота мягких диванов, пуфиков и пузатых кресел, сосредоточенная вокруг до блеска отполированного кофейного столика, украшенного хрустальной вазой, в которой всегда стоят цветы; в гнездальнях — шкафчики для постельного белья, где в мягких глубинах ящиков всегда скрываются надушенные лавандой подушки. В роскошной огромной кухне до сих пор красовалась старинная печь «Ага», чья роль, впрочем, уже много лет была чисто декоративной — Хестер Пизенхьюм готовила на современной газовой плите, которую ей подарил сын, Джайлс.

Джайлс, гадкий, мерзкий, отвратительный в своей непроходимой честности и сознательности Джайлс. Мало было Саре сестры Табиты, которая возбуждала самцовую похоть уже тогда, когда до течки оставались дни и дни, и чья седалищная мозоль так фантастически изящно набухала, порой пребывая в таком виде многие недели, — нет, на ее долю выпал еще и Джайлс, идеальный сын. Джайлс, который в поисках гнезда для собственной подгруппы не уполз дальше Оксшота и едва ли не каждый день умудрялся возвращаться в родные пенаты помогать престарелым родителям.

Накануне вечером, после последнего ужина, на который как раз и поспел Джайлс с большей частью своей жеманной подгруппы, Гарольд Пизенхьюм прикоснулся к Саре:

— Не знаю, что бы я делал без Джайлса, дорогая моя. — Изгиб пальцев был подчеркнуто любезен. — Джайлс — просто спасение, ведь мне теперь так трудно передвигаться и следить за всем.

Гарольд Пизенхьюм в свое время сделал карьеру в Сити, примечательную лишь тем, как долго она длилась и как медленно четверенькала вверх. Длинноты и неторопливость равным образом отличали и жестикуляцию вожака, который никогда не обходился одним жестом, если вместо него можно было употребить пять, и никогда не махал лапами быстрее необходимого. Однажды у него даже был шанс выдвинуться кандидатом в парламент — от тори, разумеется, — но парткомитет выбрал другого самца, отметив Гарольда лаконичной характеристикой «скучен».

Джайлс, увидев, какой комплимент ему сделал вожак, расплылся в подобострастно-великолепной улыбке, обнажив типично пизенхьюмовские заостренные клыки, и принялся старательно чистить папу. «Хууууу», подумала Сара. Ты ведь, вожак, и не догадываешься, а этот милый фарисейчик в один прекрасный день возьмет и отправит тебя в приют для престарелых и захватит твой дом и группу, да так быстро, что ты и ухнуть не успеешь. Тут ее снова охватило чувство вины — эту эмоцию она ни с кем не связывала так прочно, как со своим вожаком. Ей было почти жаль старика-педанта. Но только почти.

После второго обеда на третий день пребывания Сары у родителей вожак вызвал ее к себе в кабинет:

— «Х-хууууу».

Она прыжками примчалась к нему из кухни, где помогала матери варить варенье.

— «Хууууу» да, вожак?

— Сара, мне нужно кое о чем с тобой пожестикулировать, — неуклюже показал он, в его пальцах было зажато сразу несколько курительных трубок и ершиков для их чистки, и последние, разумеется, чистили первые. — Ты видела сегодняшнюю утреннюю газету «хууууу»?

— Нет, вожак.

— Что ж, в таком случае вот, посмотри-ка. — Он выпустил одну из трубок, подобрал свежий номер «Дейли телеграф» и швырнул Саре через стол. Газета была раскрыта на разделе «Питерборо».[78]

Сара побледнела. Со страницы на нее глядела старая фотография Саймона; с плеча у художника свисал шарф, Сара сразу узнала его, он принадлежал его экс-первой самке. В ней проснулась ревность, как случалось всякий раз, когда она сталкивалась с очередным свидетельством существования Джин Дайкс. Но Сара взяла себя в лапы и углубилась в чтение.

Несмотря на хорошую погоду, не приходится ожидать, что в следующий четверг мы попадем на вернисаж в Галерее Левинсона на Корк-стрит. Мрачный художник Саймон Дайкс, знаменитый своим эксцентрическим поведением и привычкой искать вдохновение в туалетных кабинках, как это хорошо известно завсегдатаям клуба «Силинк», судя по всему, стал в последнее время еще мрачнее и эксцентричнее.

Уж не решил ли он перед самым открытием изготовить еще одно полотно, изображающее надругательства над телами, каковая тема и объединяет картины, которые мы увидим на новой выставке? Возможно, именно поэтому в настоящее время он находится в психиатрическом отделении больницы «Чаринг-Кросс». Прямо покажем, не в тот конец Фулема его занесло.

Впрочем, возможно, все связано с привлекательной юной самкой Сарой Пизенхьюм, которая по неизвестной причине в последние дни — как раз когда мы узнали о переносе вернисажа — изменила своей традиции проводить ночи в ряде известных читателю клубов. Вероятно, единственный способ узнать истину — явиться на выставку и покопаться в шерсти у Джорджа Левинсона, самца, чьи передние лапы еще никогда не отказывались помахать в отзнак на вопросы любопытных.

— «Рррряв»! Сраные подонки, грязные журналюги, какого пен…

— «Рррряв»! Сара, будь добра, следи, что показывают твои лапы.

— Но, вожак, это же отвратительно. Как они смеют нападать на Саймона, когда с ним случилось такое несчастье. Ведь ты не можешь…

— По странному стечению обстоятельств именно эта желтая мерзость и сумела наконец пробудить во мне жалость и сочувствие к твоему «уч-уч» самцу. Хотя намек на то, что он наркоман, вызывает у меня беспокойство, да ты и сама знаешь, я никогда не одобрял вашу связь. — Гарольд Пизенхьюм поднял с пола брошенную Сарой газету, сложил и спрятал среди бумаг на своей стороне стола, будто намеревался читать ее и дальше.

— «Xyyyyy» вожак, ты же не собираешься снова поднимать этот старый вой? Мы с Саймоном гнездуемся уже год с лишним.[79]

— Это мне хорошо известно. Но мне хорошо известно и другое, так же, как и тебе, а именно тысяча причин, которые не дадут ему сформировать с тобой группу. Все, что я хочу показать, — воспользуйся случаем и начни спариваться на стороне. Вот я спарился с тобой этим утром…

— Если это можно обозначить как спаривание…

— Джайлс по первому же твоему уханью явится с группой своих побочных самцов, и все они спарятся с тобой, стоит только захотеть. Питер и Криспин тоже готовы спариться с тобой в любой момент. Сара «гррр-уууннн», я знаю, у нас с тобой разные взгляды на жизнь, но подумай, может, тебе стоит подыскать стабильную, многосамцовую группу «хуууу»? Ты прекрасно понимаешь, гнездование с ним тебе совершенно не подходит, это почти моногамия, и шансы, что у вас будут детеныши, которые оправдали бы вашу связь, невелики. — Пальцы вожака дернулись на знаке «моногамия», будто Гарольд Пизенхьюм вляпался во что-то гадкое и отряхивался.